статьи

6 июня 1872 года — день рождения святой царицы-мученицы государыни императрицы Александры Феодоровны. Свое православное имя она получила в честь святой мученицы царицы Александры, а отчество, так же, как и многие русские императрицы иностранного происхождения, от Феодоровской иконы Божьей Матери, которой благословили на царство первого царя из рода Романовых. Императрица Александра Феодоровна (урожденная принцесса Гессен-Дармштадтская Алиса Виктория Елена Луиза Беатриса) была четвертой дочерью великого герцога Гессенского Людвига IV и его супруги великой герцогини Алисы, дочери английской королевы Виктории. Почетными крестными новорожденной Аликс были император Александр III и императрица Мария Феодоровна, будущие ее свекор и свекровь. Принцесса росла в благочестивой и глубоко верующей протестантской семье. Родители с детства привили ей любовь к Богу, и она пронесла ее через всю жизнь. В православии она нашла возможность раскрыть эту любовь наиболее полно и глубоко. «Все можно перенести, если Его (Бога) близость и любовь чувствуешь и во всем Ему крепко веришь, — писала императрица Александра Феодоровна А. В. Сыробоярскому из заточения 28 мая 1917 года. — Полезны тяжелые испытания, они готовят нас для другой жизни, в далекий путь».

Мать и отец Аликс глубоко любили друг друга и своих детей. Их у монаршей четы было семеро: Виктория (1863–1950), Елизавета (Элла) (1864–1918), Ирен (1866–1953), Эрнст Людвиг (1868–1937), Фридрих (Фритти) (1870–1873), Алиса (Аликс) (1872–1918) и Мария (Мэй) (1874–1878). Для императрицы Александры Феодоровны ее родители всегда были примером для подражания, и их отношения она перенесла и в свою семейную жизнь. Гессен-Дармштадское герцогство было бедным, семья его государя жила весьма скромно. Дети сами умывались, одевались, застилали постель, разжигали камин. Воспитание проходило в строгом английском духе: с обливанием по утрам холодной водой и в постоянном труде. Уже будучи императрицей Всероссийской, супругой самодержавного царя, Александра Феодоровна будет учить прислугу совсем «не царскому ремеслу».

В конце мая 1873 года младший брат Аликс Фридрих случайно выпал из окна с шестиметровой высоты. Мальчик отделался лишь испугом: никаких внешних повреждений на его теле замечено не было. Однако к ночи он скончался от кровоизлияния в мозг. Так Аликс впервые столкнулась с «Гессенским проклятием» — гемофилией. Сколько еще невыразимых страданий принесет она государыне, когда ее собственный сын будет страдать этим недугом!

Аликс росла веселой, жизнерадостной девочкой. Близкие называли ее Sunny («Солнышко»). С юных лет она была наделена художественными и музыкальными способностями. Особенно ей нравились музыка и вокал. Со знаменитым Иоганессом Брамсом играла в четыре руки, любила Рихарда Вагнера и слушала все его оперы. Этот талант она унаследовала у матери — великой герцогини Алисы. В 1878 году заболела дифтерией самая младшая сестра Аликс — принцесса Мария, которая скончалась, будучи четырех лет от роду. Мать, которая не отходила от ее постели, сама заразилась опасным недугом и 14 декабря 1878 года ушла вслед за Марией в возрасте 35 лет. Весь Дармштадт глубоко скорбел, великую герцогиню все искренне любили и уважали. Проститься с ней пришел весь город. На юную Аликс смерть матери произвела глубочайшее впечатление. «После смерти матери, — вспоминал воспитатель, — она начала замыкаться и заковывать свои эмоции в панцирь, смеялась реже — чаще искала участия и защиты. Только в привычном окружении теплоты и понимания расцветала». Старший брат принцессы Эрнст Людвиг вспоминал: «Аликс была красивой уже ребенком, причем таким серьезным человечком. Особым юмором она не отличалась. Как и у всех сестер, у нее было великодушное сердце, а чувство долга просто безгранично. Если она за что-либо бралась, то всегда старалась довести до конца. После смерти Мэй она была хорошей подругой для отца и делала все возможное, чтобы скрасить его жизнь».

В 1884 году Аликс приехала на свадьбу своей старшей сестры Эллы, которая выходила замуж за брата императора Александра III великого князя Сергея Александровича. Там она впервые познакомилась с наследником русского престола цесаревичем Николаем Александровичем. Во время праздничного застолья он сидел рядом с юной принцессой и после свадьбы записал в дневнике: «Я сидел с маленькой двенадцатилетней Аликс, которая мне ужасно понравилась». Эта симпатия была взаимной. В 1916 году в письме к супругу императрица Александра Феодоровна признавалась: «Мое детское сердце уже стремилось к Тебе с глубокой любовью». В России Аликс принимали очень сердечно, императрица Мария Феодоровна подарила ей красивую брошку. В январе 1889 года принцесса Алиса снова приехала в Россию в гости к своей сестре Элле. Цесаревич нашел, что Аликс «очень выросла и похорошела». Чувство влюбленности в отношении гессенской принцессы, зародившееся у наследника пять лет назад, вспыхнуло с новой и гораздо большей силой. Между тем императрица Мария Феодоровна не считала гессенскую принцессу лучшей партией для своего старшего сына. Дело было не в ее неприязни лично к Аликс, а в довольно стойкой германофобии, доставшейся от датского периода ее жизни. Император Александр III поначалу считал увлечение сына несерьезным, а по политическим соображениям предпочитал женитьбу наследника на принцессе Елене, дочери графа Парижского Луи Филиппа Альбера Орлеанского, претендента на французский престол. Императрица Мария Феодоровна пыталась завести разговор с сыном по поводу его возможного сватовства к Елене, но встретила с его стороны почтительный, но стойкий отказ. Вскоре вопрос этот отпал сам собой, так как Елена Орлеанская заявила, что никогда не откажется от католичества.

Между тем принцесса Алиса, несмотря на свою искреннюю и горячую любовь к русскому престолонаследнику, тоже не хотела изменять своей лютеранской вере.

В конце 1890 года цесаревич отправился в далекое годовое путешествие, но мысли о любимой Аликс не оставляли его. Более того, пришло убеждение, что она должна стать его женой. 21 декабря 1891 года Николай Александрович писал в дневнике: «Моя мечта – когда-нибудь жениться на Аликс Гессенской. Я давно ее люблю, но еще глубже и сильнее с 1889 г., когда она зимой провела шесть недель в Петербурге!» В 1892 году скончался великий герцог Людвиг, который благосклонно относился к возможному браку дочери с наследником русского престола. Аликс полностью осиротела. Под опеку ее взяла королева Виктория, которая была категорически против свадьбы цесаревича Николая Александровича на своей внучке. Причины этого, как и у императрицы Марии Феодоровны, были политические, а не личные. Королева очень хорошо относилась к цесаревичу, но ненавидела Россию. В 1894 году здоровье императора Александра III резко ухудшилось, и он дал свое согласие на брак своего сына Николая с Аликс. В апреле 1894 года в Кобурге состоялась свадьба брата Аликс, великого герцога Эрнста Людвига. Цесаревич Николай Александрович должен был представлять на свадьбе российскую императорскую фамилию. Он собирался воспользоваться этой свадьбой, чтобы встретиться с Аликс и попросить ее руки. 4 апреля 1894 года цесаревич во главе большой делегации прибыл в Кобург и на следующий день увиделся с принцессой. Эту встречу он подробно описал в своем дневнике: «Боже! Что сегодня за день! После кофе, около 10 часов пришли к тете Ella в комнаты Эрни и Аликс. Она замечательно похорошела и выглядела чрезвычайно грустно. Нас оставили вдвоем, и тогда начался между нами тот разговор, которого я давно желал и вместе с тем боялся. Говорили до 12 часов, но безуспешно, она все время противится перемене религии. Она, бедная, много плакала».

Но 8 апреля принцесса переменила свое решение и согласилась стать женой цесаревича, который описал это столь долгожданное им событие в письме к матери: «Нас оставили одних и… с первых слов согласилась! О, Боже, что со мной сделалось тогда! Я заплакал, как ребенок, она тоже, но выражение у нее сразу изменилось: она просветлела, и спокойствие явилось на лице ее. Нет, милая Мама́, я Тебе сказать не могу, как я счастлив и также как я грустен, что не с Вами и не могу обнять Тебя и дорогого милого Папа́ в эту минуту.

Для меня весь свет перевернулся, все, природа, люди, места, все кажется милым, добрым, отрадным. Я не мог совсем писать, руки тряслись, и потом на самом деле у меня не было ни одной секунды свободы. Надо было делать то, что остальное семейство делало, нужно было отвечать на сотни телеграмм и хотелось страшно посидеть одному с моей милой невестой. Она стала совсем другой: веселой и смешной, и разговорчивой, и нежной. Я не знаю, как благодарить Бога на такое Его благодеяние». В день помолвки цесаревич записал в дневник: «Чудесный, незабываемый день в моей жизни, день моей помолвки с дорогой милой Аликс». 14 апреля император Александр III поздравил сына трогательным письмом, которому было суждено стать последним: «Мой милый, дорогой Ники. Ты можешь себе представить, с каким чувством радости и с какой благодарностью к Господу мы узнали о Твоей помолвке. Признаюсь, что я не верил возможности такого исхода и был уверен в полной неудаче Твоей попытки, но Господь наставил тебя, подкрепил и благословил, и великая Ему благодарность за Его милости. Не могу представить Тебя женихом, так это странно и необычно! Как нам с Мама́ было тяжело не быть с Тобой в такую минуту, не обнять тебя, не говорить с Тобой, ничего не знать и ожидать только писем с подробностями. Передай Твоей милейшей невесте от меня, как я благодарю, что она, наконец, согласилась, и как я желал бы ее расцеловать за ту радость, утешение и спокойствие, которое она нам дала, решив согласиться быть Твоей женой».

Вечером 16 апреля фельдъегерь доставил в Уолтон из Гатчины подарок невесте от императора Александра III — большое жемчужное колье, доходившее Аликс до талии. Не только принцесса из бедного немецкого герцогства была поражена красотой царского подарка, который, несомненно, стоил огромных денег, но и все присутствующие при его вручении лица, включая королеву Викторию. «Смотри, Аликс, — сказала она внучке, — не вздумай теперь зазнаться». Но принцесса и не думала «зазнаваться». Ее возвышенная душа была начисто лишена меркантильности. Она с юных лет искала прежде всего духовных сокровищ.

20 апреля пришло время расставания: наследнику надо было возвращаться в Россию. Принцесса писала великой княгине Ксении Александровне: «Осталось только два дня, а потом мы расстанемся. Я чувствую себя несчастной при одной мысли об этом — но чего не вылечишь, надо вытерпеть. Я не увижу моего Ники более месяца». Те же чувства переживал и цесаревич: «Вечер провел с дорогой Аликс у нее: ужас как грустно, что приходится расставаться на долгое время! Как хорошо было вместе — рай!» В принципе, расставались ненадолго: всего на полтора месяца. Но для влюбленных это казалось вечностью. Цесаревич Николай ехал в Гатчину к родителям, Аликс — в Виндзор к бабушке.

20 апреля перед самым отъездом Аликс передала жениху письмо, которое он прочел уже в поезде. Это было первое письмо в их переписке длиною в жизнь. Поразительно, что чувство глубокой любви наполняет ее от первого до последнего письма. «Я бы хотела быть достойной Твоей любви и нежности. Ты слишком хорош для меня».

Пока цесаревич в Петербурге с нетерпением ждал отъезда в Виндзор для нового свидания со своей невестой, она начала тщательно изучать русский язык и постигать азы православия. Ее духовным наставником был специально посланный для этой цели протоиерей отец Иоанн Янышев. Но все же главным проводником в православие юной немецкой принцессы был ее жених, цесаревич Николай. «Я знаю, что полюблю Твою религию, — писала она ему в мае 1894 года. — Помоги мне быть хорошей христианкой, помоги мне, любовь моя, научи меня быть похожей на Тебя».

Аликс быстро прониклась православием именно потому, что перед ней постоянно был пример любимого человека, и этот человек был глубоко верующим православным. Это потом православие стало основой жизни государыни Александры Феодоровны, это потом она будет читать Священное Писание и труды святых отцов по-церковнославянски, чем не могли похвастаться многие представители русской знати. Но первой причиной, почему православие стало притягательным для немецкой принцессы, было то, что это была вера сначала ее жениха, а затем супруга. В плане изучения русского языка принцесса оказалась очень способной ученицей. Она старательно и упорно его осваивала, учила наизусть стихи Лермонтова, читала биографию Пушкина и Петра Великого, вырабатывала разницу в произношении «ять» и «е» – то, чего не делали даже многие русские. В результате императрица Александра Феодоровна прекрасно говорила по-русски, освоила церковнославянский язык, на котором не только читала, но и писала. Граф В. Э. Шуленбург, которому часто приходилось беседовать с государыней, вспоминал: «Если кто-нибудь слышал Ее Величество, говорившую на нашем родном языке, он, наверное, удивлялся тому, с какою свободой и даже правильностью говорила Государыня. Чувствовался некоторый акцент, но не немецкий, а английский, и он был не сильнее, чем у многих русских, начавших говорить с детства не на родном русском языке, а по-английски. Часто слушая Ее Величество, невольно удивлялся, как быстро и основательно изучила она свой русский язык, сколько силы воли должна была Государыня употребить на это». Всего через месяц после начала обучения принцесса писала жениху: «Я два часа занималась русским языком. Уже почти наизусть выучила молитву Господню».

8 июня Николай Александрович прибыл на яхте «Полярная звезда» в Великобританию. Вечером в лондонском пригороде Уолтон-на-Темзе он, наконец, увиделся со своей невестой, которая гостила у своей сестры принцессы Виктории Баттенбергской в ее в загородной усадьбе. «Я очутился в объятиях моей нареченной, которая показалась мне еще более прекрасной и милой», — написал матери цесаревич. По словам Александры Феодоровны, сказанным гораздо позднее, эти дни, проведенные в Англии, были «лучшими в нашей жизни». Николай Александрович уже тогда назовет их «месяцами райского блаженного житья». Тогда они не могли представить, что через три с половиной месяца у них начнется совсем другая жизнь, полная забот, испытаний и страдания. 11 июля наступил «грустный день разлуки». Цесаревич простился с невестой и прибыл на «Полярную звезду». Цесаревич, расставаясь с любимой, записал в дневник: «Дай Бог, чтобы мы снова встретились в счастье и добром здравии! Но не скоро это будет! Месяца через два». Цесаревич ошибся ровно на месяц: 10 октября 1894 года Аликс прибудет в Россию, в Ливадию, где умирал император Всероссийский Александр III. Сразу же при приезде в Россию принцесса Алиса изъявила о своем желании стать православной. Однако тяжелые обстоятельства последних дней жизни императора Александра III не давали быстро исполниться ее решению, и миропомазание принцессы состоялось уже после кончины государя, 21 октября в Крестовоздвиженской церкви Ливадийского дворца в семейной скромной обстановке. Таинство совершил отец Иоанн Кронштадтский.

Государь Николай Александрович считал, что бракосочетание нужно совершить немедленно, в Ливадии, в скромной семейной обстановке. Этого же мнения придерживалась и императрица Мария Феодоровна. Но большая часть семьи, включая старших великих князей, находили это неудобным, полагая, что такого рода события должны проходить в столице. Великая княгиня Елизавета Феодоровна сообщала королеве Виктории: «Эта свадьба будет семейной. Это не только их желание, но желание всей Семьи и всей России. Они смотрят на это как на свой долг и обязанность начать эту новую и трудную совместную жизнь, благословенную священным таинством брака. Это будет скоро. Это последние дни, когда могут венчать, так как начинается Рождественский пост и потом можно только уже в новом году».

В ходе семейных переговоров было принято решение прервать траур по покойному императору на один день: 14 ноября 1894 года — в день рождения императрицы Марии Феодоровны. Последующий до свадьбы период был нравственно очень тяжел для великой княжны Александры Феодоровны. С женихом она виделась крайне мало, так как он всецело был занят участием в похоронных мероприятиях и государственных делах. Кроме того, многие окружающие встретили ее холодно. Некоторые дамы высшего общества, например, княжна А. А. Оболенская и графиня Е. А. Воронцова-Дашкова, не могли простить ей неприятие светского общества. Александре Феодоровне претили шумные обеды, завтраки и игры, которым предавалось общество в Ливадии, в то время как умирал император Александр III. Ей и в дальнейшем не будут прощать неприятие пышных и расточительных празднеств, балов и увеселений. Она была слишком независима, слишком проста и естественна посреди самомнения, цинизма и невероятной гордыни, чем характеризовались многие представители российской элиты того времени. Самой своей личностью, своей искренней, почти детской верой в Бога государыня обличала русское общество, все больше отступавшее от Него. Нельзя не согласиться с А.Н. Бохановым: «Оголтелый критический эстетизм невольно поднимает вопросы, которые у «гидов по лабиринтам русской истории», как правило, никогда не возникают. А какая у нее должна была быть «фигура», какая должна была быть «манера», какие надо было иметь «складки», чтобы вызвать симпатию? Можно смело сказать: таковых никогда бы не удалось отыскать. Потому и уместно речь вести не об облике, так сказать, «физике» Императрицы, а о психопатологической природе самих представителей русского «общества».

Отношение, которым русское общество встретило Александру Феодоровну по ее приезде в Россию, сначала глубоко ранило государыню. «Когда я была молода, — писала она императору Николаю II в 1916 году, — я ужасно страдала от неправды, которую так часто говорили обо мне (о, как часто!), но теперь мирские дела не затрагивают меня глубоко». Всю дорогу от Ливадии до Петропавловского собора великая княжна следовала в похоронной процессии. «Так я въехала в Россию, — вспоминала потом императрица Александра Феодоровна. — Государь был слишком поглощен событиями, чтобы уделять мне много времени, и я холодела от робости, одиночества и непривычной обстановки».

Свадьба императора Николая II и великой княжны Александры Феодоровны в столь короткие сроки была необходима для стабилизации положения династии, а значит, и государства. «Мне все кажется, что дело идет о чужой свадьбе, — странно при таких обстоятельствах думать о своей собственной женитьбе», — записал государь в дневник 13 ноября. Императрица Александра Феодоровна писала в письме к своей сестре Виктории о дне свадьбы: «Я не могу говорить ни об этом дне, ни о печальных церемониях до того. Ты можешь представить себе его [Николая II] чувства. Один день в глубочайшем трауре, оплакивая своего дорогого отца, на другой день свадьба в прекраснейших одеждах». Отвечая на письмо брата великого князя Георгия Александровича, государь признавался: «День свадьбы был ужасным мучением для нее и меня. Мысль о том, что дорогого, беззаветно любимого нашего Папа́ не было между нами и что Ты далек от семьи и совсем один, не покидала меня во время венчания; нужно было напрячь все свои силы, чтобы не разреветься тут в церкви при всех».

Тем не менее свадьба императора Николая II стала светлым и радостным событием в длинной череде похоронных дней. 14 ноября 1894 года соединились воедино два горячо любящих друг друга человека и, говоря словами Евангелия, стали «плотью единой». Этому счастью не могла помешать ни трагическая обстановка, в которой состоялась их свадьба, ни то, что у них не предполагался медовый месяц, ни то, что им не успели приготовить собственной резиденции. В Августейших молодоженах любовь светилась настолько сильно, что это замечали все, и общим мнением стало убеждение, что они созданы друг для друга. Императрица Александра Феодоровна писала своей сестре принцессе Виктории: «Если бы я могла найти слова, чтобы рассказать о своем счастье — с каждым днем оно становится все больше, а любовь все сильнее. Я никогда не смогу достаточно возблагодарить Бога за то, что Он мне дал такое сокровище. Он такой хороший, дорогой, любящий и добрый».

Теми же чувствами император Николай II делился в письме к брату Георгию Александровичу: «Я не могу достаточно благодарить Бога за то сокровище, какое он мне послал в виде жены. Я неизмеримо счастлив с моей душкой Аликс и чувствую, что так же счастливо доживем мы до конца жизни нашей».

Император Николай II всегда знал, что его супруга является самым первым и главным его другом. Перед ней государь мог раскрывать свою душу, делиться своими переживаниями, снимать ту нечеловеческую усталость, которая тяжким грузом ложилась на его плечи. После тяжелых событий 1905 года император Николай II признался, имея в виду императрицу: «Если бы не она, я бы ничего не вынес». 31 декабря 1915 года император Николай II писал Александре Феодоровне: «Спасибо за всю Твою любовь. Право, не знаю, как бы я выдержал все это, если Богу не было бы угодно дать мне в жены и друзья Тебя». Те же чувства в письме государыни: «Мой любимый, трудно быть более счастливыми, чем мы были, это и дало нам силу перенести много горестей!»

Великая княгиня Ольга Александровна вспоминала, что «Ники всегда называл жену «Солнышко» — ее детским именем. Безо всякого сомнения, Аликс оставалась единственным солнечным лучом во все сгущавшемся мраке его жизни. Я довольно часто приходила к ним пить чай. Помню, как появлялся Ники — усталый, иногда раздраженный — после бесчисленных приемов и аудиенций. Аликс никогда не произносила ни одного лишнего слова и никогда не допускала ни одной оплошности. Мне нравилось наблюдать за ее спокойными движениями». С. К. Буксгевден свидетельствовала, что у императрицы Александры Феодоровны для государя «всегда была готова приветливая улыбка, когда бы он ни входил в комнату. Она любила его страстно, даже фанатично и безгранично восхищалась его чудесной добротой, самоотречением, терпением и чувством долга». Подруга государыни Юлия Ден констатировала: «Как супруги они составляли одно целое». А. А. Вырубова: «Никогда, за все двенадцать лет моего общения с ними, между Императором и Императрицей не приходилось мне слышать ни одного сказанного с раздражением слова, видеть ни одного сердитого взгляда. Для него она всегда была «Солнышко» или «Родная», и он входил в ее комнату, задрапированную розовато-лиловым, как входят в обитель отдыха и покоя. Все заботы и политические дела оставлялись за порогом, и нам никогда не разрешалось говорить на эти темы». Об этом же у Софьи Буксгевден: «Император Николай II и Императрица Александра Феодоровна были друг для друга всем и оставались преданы друг другу всю жизнь».

Поразительно, но именно чистота их чувств вызывала неприятие у многих представителей российского общества начала ХХ века, которые не брезговали пускать в ход откровенную ложь. «Великосветская чернь, — свидетельствовала Юлия Ден, — никогда не пыталась понять подлинную натуру Ее Величества. Ослепленные гордыней, аристократы ополчались на нее, не зная никакого снисхождения». Царская чета выделялась на фоне большей части тогдашней аристократии своей глубокой религиозностью. Все члены семьи жили в соответствии с традициями православного благочестия. Обязательные посещения богослужений в воскресные и праздничные дни, говенье во время постов было неотъемлемой частью их быта. Личная религиозность царской четы была не простым следованием традициям. Она посещала храмы и монастыри во время своих многочисленных поездок, поклонялась чудотворным иконам и святым мощам, совершала паломничества по святым местам. Краткие богослужения в придворных храмах не удовлетворяли императора и императрицу. Специально для них совершались богослужения в Царскосельском Феодоровском соборе, построенном в древнерусском стиле. Императрица Александра Феодоровна молилась здесь перед аналоем с раскрытыми богослужебными книгами. Утешение и крепость в перенесении скорбей царской чете давало духовное чтение, молитва, богослужение, причащение Святых Христовых Тайн. «Они оба, — вспоминал флигель-адъютант Николая II А. А. Мордвинов, — и Государь, и Императрица, носили в своей душе это стремление к Богу, и вся их внутренняя интимная жизнь была полна религиозным содержанием. Как истинные носители религиозного света, они были носителями не показными, а тихими, скромными, почти незаметными для большинства».

Императрица Александра Федоровна искреннее желала быть полезной России и русскому народу. А. А. Вырубова писала: «Воспитанной в Англии и Германии, Императрице не нравилась пустая атмосфера петербургского света, и она все надеялась привить вкус к труду. С этой целью она основала «Общество рукоделия», члены которого, дамы и барышни, обязаны были сработать не менее трех вещей в год для бедных. Сначала все принялись работать, но вскоре, как и ко всему, наши дамы охладели, и никто не мог сработать даже трех вещей в год. Невзирая на это, Государыня продолжала открывать по всей России дома трудолюбия для безработных, учредила дома призрения для падших девушек, страстно принимая к сердцу все это дело».

В Царском Селе государыня основала «Школу нянь», в которой молодые девушки и матери обучались уходу за детьми. Государыня была также старшей покровительницей национальных школ, находящихся в Петербурге. 13 ноября 1911 года императрица Александра Феодоровна открыла организованную ею «Школу народного искусства» для обучения кустарному делу крестьянских девушек. К 1909 году под патронажем государыни находились 33 благотворительных общества: Дом призрения для увечных воинов, Императорское женское патриотическое общество, Попечительство о трудовой помощи, Петергофское общество вспоможения бедным, Братство во имя Императрицы Небесной для призрения эпилептиков и другие.

В письмах государыни Александры Феодоровны раскрывается вся глубина ее религиозных чувств. Кому бы она ни писала, она находила слова поддержки и утешения. Эти письма — настоящие свидетельства христианской веры. Как отмечал князь Н. Д. Жевахов: «Войдя в лоно Православия, Императрица прониклась не только буквой, но и духом его и, будучи верующей протестанткой, привыкшей относиться к религии с уважением, выполняла ее требования не так, как окружавшие ее люди, любившие только «поговорить о Боге», но не признававшие за собою никаких обязательств, налагаемых религией». В связи с этим примечательны слова доктора исторических наук А. Н. Боханова: «Императрица Александра Феодоровна явила пример русскости, не имея ни капли русской крови. И она стала русской полностью и окончательно. Что такое русскость? Русскость – это явление духовности. В русский Дом можно было попасть и поступать, проникнуть различными путями, но самый верный путь и навсегда – это через Храм, через Православие. Государыня была больше предана ценностям Православия, а значит, исконным историческим ценностям России, больше, чем коренные русаки, которые вели род от Рюрика».

Пресловутое влияние императрицы Александры Феодоровны на императора Николая II является очередным лживым мифом, которые окружают последнюю царскую чету. А. А. Вырубова вспоминала, что государыня не решалась беспокоить своего Августейшего супруга не только по политическим, но даже по житейским вопросам: «Императрица держала свои тревоги при себе. Она никогда не поддавалась искушению поделиться с ним своими треволнениями, рассказать о глупых интригах ее фрейлин или даже о более мелких заботах, касающихся образования и воспитания детей. «Ему надо думать обо всем народе», — часто говорила она». Как и государь, Александра Феодоровна не любила роскоши, была равнодушна к драгоценностям, одевая их прежде всего по обязанности своего положения императрицы Всероссийской. Государыня никогда не делала маникюра, носила платья простого покроя. Ее никак нельзя было отнести к числу модниц. Государыня очень много читала, главным образом серьезную литературу, и Библию «знала от корки до корки».

Семья была главной заботой государыни. Муж целиком доверял ей все семейные дела. В детской императрица чувствовала себя надежно, уверенно, спокойно. Здесь она полностью раскрывалась, здесь все ей было интересным. В своем дневнике государыня писала: «Важный труд, который человек может делать для Христа, — это то, что он может и должен делать в своем доме. У мужчин своя доля, она важна и серьезна, но истинным творцом дома является мать. То, как она живет, придает дому особую атмосферу. Бог впервые приходит к детям через ее любовь».

Царь и царица были «не от мира сего», они оба несли в себе первозданную чистоту Святой Руси, которая превыше всего, всех благ и достижений, ставила любовь ко Христу и служение Ему. «Любовь ко Христу — она была всегда так тесно связана с нашей жизнью в течение этих 22 лет!» — писала супругу императрица Александра Феодоровна в 1916 году. Они были чисты душою и поступками, а это само по себе раздражало тех, кто был порочен. Чистота царской четы, ее верность русским идеалам, ее вера в Бога обличала отступников, маловеров и нечестивцев, и те не находили иного способа выразить свое неприятие к ней, иначе чем через ложь и клевету.

Тяжелым крестом являлась для государыни болезнь вымоленного долгожданного сына цесаревича Алексея Николаевича. «Вся жизнь маленького наследника, — писала А. А. Вырубова, — красивого ласкового мальчика, была одним сплошным страданием». Осенью 1912 года в Спале с наследником произошел сильный приступ гемофилии, жизнь его висела на волоске. В этот день у государя и государыни был официальный прием. Никто из присутствующих не знал о тяжелом недуге царского сына. «Я мог видеть Царицу в первом ряду, — писал П. Жильяр. — Она улыбалась и весело говорила с кем-то из рядом сидящих. Когда официальная часть была закончена, я вышел через служебную дверь в коридор напротив комнаты Алексея Николаевича, оттуда доносились громкие стоны. Вдруг я увидел Царицу — она бежала, неловко подхватив руками мешающее ей бежать платье. Я прильнул к стене, а она промчалась, не заметив меня. Взгляд у нее был отчаянный, полный ужаса. Несколько минут спустя, Царица появилась снова. На лице — светская улыбка. Она мило улыбалась гостям, обступившим ее».

Болезнь наследника заставляла царскую чету отгораживаться от общества. При дворе были прекращены пышные и дорогие увеселения, изысканные кушанья и вина можно было встретить на царском столе только в дни официальных приемов и торжеств. Все это вызывало в обществе пересуды, критику, неприятие, клевету, особенно в отношении императрицы Александры Феодоровны. Ее называли «злым гением» России, обвиняли в том, что она управляет «безвольным мужем», «спаивает» его и тому подобное. С 1912 года начинается новый этап клеветы и травли государыни: придворные сплетники, думские враги государя, а вслед за ними и чернь все чаще начинают связывать ее имя с именем Григория Ефимовича Распутина.

Примечательно, что клевета на государыню как две капли воды была похожа на ту, что распространяли масоны накануне Французской революции 1789 года в отношении супруги короля Людовика XVI королевы Марии-Антуанетты. Весной 1902 года во время своего визита в Россию французский президент Эмиль Лубе подарил государыне гобелен с портрета художницы Э. Л. Виже-Лебрен, изображающий Марию-Антуанетту с детьми. Если учесть, что во время пребывания царской четы в Париже в 1896 году императрице Александре Феодоровне предоставили в Версале бывшие покои мученически убиенной королевы, то приходится сомневаться, что подобные «намеки» делались без тайного умысла со стороны французских правящих кругов, подавляющая часть которых была членами Великого Востока. Впрочем, сама императрица с благодарностью принимала эти подарки: она глубоко почитала Марию-Антуанетту и интересовалась ее трагической судьбой. Подарок Лубе разместили в апартаментах Большого Царскосельского дворца, где его можно видеть до сих пор.

Наиболее ярко величие души императрицы Александры Феодоровны проявилось во время мировой войны, заточения и мученической кончины. Война была воспринята царской семьей как величайшее испытание, посланное Богом России, несущее с собой всенародное горе, страдания и лишения. Каждый член царской семьи пытался помочь своей Родине. Для императора Николая II главной целью стало доведение этой войны во что бы то ни стало до победного конца. Государь считал победу настолько жизненно важной для будущего России, что подчинял ей все остальные политические задачи и личные интересы. «Мы все должны думать не обо мне лично, а о России. Только бы Господь ее сохранил», — сказал государь А. И. Пильцу незадолго до переворота. Сама государыня и ее старшие дочери великие княжны Ольга Николаевна и Татьяна Николаевна с началом войны прошли специальные медицинские курсы, выдержали экзамен и добровольно взяли на себя почин сестер милосердия в Царскосельском госпитале, помогая выполнять самые тяжелые хирургические операции. «Государыня и Великие Княжны, — писала А. А. Вырубова, — присутствовали при всех операциях. Стоя за хирургом, Государыня, как каждая операционная сестра, подавала стерилизованные инструменты, вату, бинты, уносила ампутированные руки и ноги, не гнушаясь ничем...».

По инициативе государыни в Царском Селе был организован особый эвакуационный пункт, в котором находилось около 85 лазаретов, которые обслуживали 10 санитарных поездов. В 9 часов утра императрица Александра Феодоровна прикладывалась к чудотворной иконе Знамения Пресвятой Богородицы и потом ехала в госпиталь, где проводила время иногда до 3 часов ночи. Но и эта деятельность императрицы Александры Феодоровны критически воспринималась со стороны элиты. Даже подруга государыни Ю. А. Ден считала, что, надев платье сестры милосердия, государыня «не сумела изучить склад ума русского крестьянина», который в этом увидел только «знак утраченного ею достоинства Императрицы Всероссийской». А. И. Спиридович также полагал, что «Царица, начав ухаживать за больными и ранеными, начав обмывать ноги солдатам, утратила в их глазах царственность, снизошла на степень простой «сестрицы», а то и просто госпитальной прислужницы. Все опростилось, снизилось, а при клевете и опошлилось. То была большая ошибка». В отличие от царской семьи эти люди были далеки как от русского народа, так и от понимания сущности царской власти. Ведь и царь Михаил Феодорович, и царь Алексей Михайлович на Святую Пасху посещали тюрьмы и больницы, где лобызались с самыми страшными преступниками и самыми тяжко больными. Император Петр Великий, рискуя жизнью, спасал тонущих рыбаков, а император Николай I посещал холерные бараки. Жестоковыйное общество не могло оценить великого подвига царской семьи. Т. Е. Мельник писала, что «перед революцией осуждение Царской Семьи принимало все более и более грандиозные размеры. Совершенно умышленно каждое Их действие, каждое слово толковались вкривь и вкось».

«Петроград был полон сплетен и, казалось, меньше всего думал о фронте», — вспоминал А. И. Спиридович. Об этом же свидетельствовала и А. А. Вырубова: «Трудно и противно говорить о петроградском обществе, которое, невзирая на войну, веселилось и кутило целыми днями. Рестораны и театры процветали. По рассказам одной французской портнихи, ни в один сезон не заказывалось столько костюмов, как зимой 1915–1916 годов, и не покупалось такое количество бриллиантов: война как будто не существовала». Императрица Александра Феодоровна в беседе с полковником Ф. Ф. Винбергом не могла сдержать негодования: «Все как будто забыли о том, что на фронте почти у каждого сражается за Родину отец, брат, муж или сын. Каждый думает только о себе… Все стремятся к наживе, к обогащению за счет страданий Родины. Представьте себе — мне стало очень тяжело ездить в Петроград, где меня угнетает атмосфера пошлости, пустоты и эгоизма, которая овладела там всеми. Сколько там веселья! Обеды, ужины, клубы, театры, почти балы… Все веселятся. Дамы друг друга стараются перещеголять нарядами. Сколько роскоши… Какие деньги тратятся… Я никак не ожидала, что возможно будет что-либо подобное у нас в то время, когда Отечество оказалось в том положении, в каком оно находится теперь».

12 декабря 1916 года императрица Александра Феодоровна поехала в Новгород, чтобы посетить его многочисленные храмы, а также военные госпитали. Императрица направилась также в Десятинный женский монастырь, где подвизалась известная своей благочестивой жизнью старица Мария Михайловна. Старица уже много лет была прикована к постели. Она тепло встретила государыню, передала для государя образ, а для цесаревича яблоко. Когда царица уже собиралась уходить, старица сказала: «А Ты, красавица, тяжелый крест несешь. Не страшись».

Пока в Пскове разыгрывались судьбоносные, полные трагизма события, когда совершалось злодейское лишение престола Божьего помазанника, ночью 2 марта в Александровский дворец прибыл генерал Н. И. Иванов, посланный государем для организации подавления петроградского мятежа. Иванов, оставив свои войска в Вырице и даже не высадив их из поезда, один с небольшой группой сопровождающих прибыл в полтретьего ночи в Александровский дворец, где он был немедленно принят императрицей Александрой Феодоровной. Государыня хорошо владела собой и была невозмутимо спокойной. Она выразила убеждение, что маловероятно, чтобы государь решился отречься от престола, и если бы он даже это сделал, так только для того, чтобы успокоить умы и в пользу цесаревича, а ввиду несовершеннолетия последнего установить регентство под его попечением. Императрица просила Иванова передать письмо императору, но «хитрый старик отказался его взять, объяснив, что у него нет человека для передачи письма». После аудиенции у нее в 2:30 ночи генерал Иванов заявил собравшимся, что ничего предпринимать не будет, так как «императрица против этого». Это не соответствовало действительности: государыня, наоборот, «уверяла генерала, что энергичными действиями он может восстановить порядок в Петрограде».

Днем 2 марта до государыни дошли сведения о недостойном поведении великих князей и прежде всего великого князя Кирилла Владимировича, который привел в Таврический дворец Гвардейский экипаж и предоставил его в полное распоряжение Думы. Безусловно, что великий князь рассчитывал занять в новой государственной системе не последнюю роль. Государыня поняла эти намерения Кирилла Владимировича и писала супругу: «Муж Даки (то есть великий князь Кирилл Владимирович) отвратительно себя ведет, хотя и притворяется, будто старается для Монарха и Родины».

Вечером, не имея по-прежнему никаких сведений о государе, императрица Александра Феодоровна написала ему два письма, одинаковых по смыслу, и отправила их через двух преданных офицеров: «Все отвратительно, и события развиваются с колоссальной быстротой. Но я твердо верю — и ничто не поколеблет этой веры — все будет хорошо. Особенно с тех пор, как я получила твою телеграмму сегодня утром — первый луч солнца в этом болоте. Ты один, не имея за собой армии, пойманный, как мышь в западню, что ты можешь сделать? Это — величайшая низость и подлость, неслыханная в истории, — задерживать своего Государя. Если Тебя принудят к уступкам, то Ты ни в каком случае не обязан их исполнять, потому что они были добыты недостойным способом. Твое маленькое семейство достойно своего отца. Я постепенно рассказала о положении дел старшим — раньше они были слишком больны — страшно сильная корь, такой ужасный кашель. Все мы бодры, не подавлены обстоятельствами, только мучаемся за Тебя и испытываем невыразимое унижение за Тебя, святой страдалец. Всемогущий Бог да поможет тебе! Всегда с тобой неразлучно, Твоя Женушка».

8 марта 1917 года, когда генерал М. В. Алексеев по заданию петроградских заговорщиков арестовал в Могилеве государя, другой генерал Л. Г. Корнилов арестовал в Александровском дворце государыню и царских детей. Войдя во дворец, Корнилов, с красным бантом на груди, в сопровождении А. И. Гучкова, потребовал немедленно разбудить «бывшую царицу». Подойдя к Корнилову и не подавая ему руки, императрица Александра Феодоровна спросила: «Что Вам нужно, генерал?» Корнилов вытянулся и в почтительном тоне сказал: «Ваше Императорское Величество… Вам неизвестно, что происходит в Петрограде и в Царском… Мне очень тяжело и неприятно Вам докладывать, но для Вашей же безопасности я принужден Вас…» – и замялся. Императрица перебила его: «Мне все очень хорошо известно. Вы пришли меня арестовать?» – «Так точно», — ответил Корнилов. – «Больше ничего?» — «Ничего». Не говоря более ни слова, императрица повернулась и ушла в свои покои.

Государыня сохранила полное спокойствие в отношении своего будущего. Ее беспокоила только судьба супруга и России. Когда Ю. А. Ден в порыве эмоций сказала: «Я ненавижу Россию», императрица Александра Феодоровна резко ответила: «Не смейте говорить этого, Лили. Вы причиняете мне боль... Если вы меня любите, не говорите никогда, что вы ненавидите Россию. Не надо осуждать людей. Они не ведают, что творят».

9 марта 1917 года, в четверг, в Александровский дворец был доставлен император Николай II. Камердинер А. А. Волков вспоминал, что встреча государя и государыни произошла на детской половине: «С улыбочкой они обнялись, поцеловались и пошли к детям». Но комнатная девушка А. С. Демидова рассказывала, что, оставшись друг с другом, государь и государыня разрыдались.

После Февральского переворота 1917 года император Николай II и императрица Александра Феодоровна воспринимали свою возможную отправку заграницу как насилие. Статский советник В. В. Буймистров вспоминал: «Государь не соглашался даже в будущем покинуть Россию, будучи уверен, что русский народ, столь им любимый, никогда не посягнет на него и его семью». Императрица Александра Федоровна говорила графине А. В. Гендриковой: «Меня угнетает мысль о нашем скором отъезде за границу. Покинуть Россию мне будет бесконечно тяжело. Хоть я не русской родилась, но сделалась ею. Чем жить где-нибудь в Англии, в королевском замке, на положении почетных изгнанников, я предпочла бы, чтобы нам дали какой-нибудь маленький, безвестный уголок земли, но здесь, у нас, в России».

Несмотря на тяжелые душевные страдания, ни в дневниках, ни в письмах императора Николая II и императрицы Александры Феодоровны нет ни намека о беспокойстве за собственную судьбу, жалоб, упреков, осуждения в чей-то бы то ни было адрес – только волнение за судьбу России, народа и дорогих им людей. 20 декабря 1917 года императрица в письме к А. А. Вырубовой сообщала, что государь «прямо поразителен — такая крепость духа, хотя бесконечно страдает за страну, но поражаюсь, глядя на него. Полная надежда и вера, что все будет хорошо, что это худшее и вскоре воссияет солнце. Но сколько еще крови и невинных жертв?! […] О Боже, спаси Россию! Это крик души и днем, и ночью. Чувствую себя матерью этой страны и страдаю, как за своего ребенка, и люблю мою родину, несмотря на все ужасы теперь и все согрешения. Ты знаешь, что нельзя вырвать любовь из моего сердца и Россию тоже, несмотря на черную неблагодарность к Государю, которая разрывает мое сердце, но ведь это не вся страна. Болезнь, после которой она окрепнет. Господи, смилуйся и спаси Россию!»

Из письма государыни А. В. Сыробоярскому 29 ноября 1917 года: «Не теряйте веру в Божию милость, Он не оставит Родину погибнуть. Надо перенести все эти унижения, гадости, ужасы с покорностью (раз не в наших силах помочь). И Он спасет, долготерпелив и милостив — не прогневается до конца. Знаю, что Вы этому не верите, и это больно, грустно. Без этой веры невозможно было бы жить… Лишь о себе думали, Родину забыли — все слова и шум. Но проснутся многие, ложь откроется, вся фальшь, а весь народ не испорчен, заблудились, соблазнились. Некультурный, дикий народ, но Господь не оставит, и святая Богородица заступится за Русь бедную нашу».

Из письма императрицы Александры Федоровны А. В. Сыробоярскому от 10 декабря 1917 года: «Бог выше всех, и все Ему возможно, доступно. Люди ничего не могут. Один Он спасет, оттого надо беспрестанно Его просить, умолять спасти Родину дорогую, многострадальную. Как я счастлива, что мы не за границей, а с ней все это переживаем. Как хочется с любимым больным человеком все разделить, вместе пережить и с любовью и волнением за ним следовать, так и с Родиной. Чувствовала себя слишком долго ее матерью, чтобы потерять это чувство — мы одно составляем и делим горе и счастье». Эти строки написаны императрицей после долгих лет самой черной клеветы, ненависти, оскорблений, изливавшихся на нее в России!

Последний день своей жизни 16 июля 1918 года государыня провела в кругу семьи в Ипатьевском доме. Первая половина дня была пасмурной, но позже выглянуло солнце, в последний раз для царской семьи.

День начался как обычно. Утром пришел Юровский и принес яйца, якобы для наследника. Примерно с 15 до 16 часов дня состоялась прогулка государя, наследника цесаревича и великих княжон, кроме Ольги Николаевны, в садике Ипатьевского дома. После прогулки великая княжна Татьяна Николаевна читала императрице Александре Феодоровне книгу Пророка Амоса. В ней Господь говорит: «Не пощажу его, ибо он пережег кости царя Едомского в известь» (Ам. 2:1).

В 20 часов вечера царская семья и ее приближенные сели ужинать. После ужина император и императрица по обыкновению играли в карточную игру — безик. В 22 ½ семья легла спать. Один из соучастников убийства М. А. Медведев (Кудрин) уверял, что узники заснули очень поздно — за полночь. Их якобы очень взволновал увод поваренка. Но большинство соучастников преступления утверждают, что к 12 часам ночи все приговоренные уже спали.

В начале ночи убийцы разбудили царскую семью, а также их верных слуг: Е. С. Боткина, А. С. Демидову, А. Е. Труппа и И. М. Харитонова. Государь взял на руки сына, и они пошли туда, куда их повели убийцы. Около 2 часов ночи царская семья и все сопровождавшие ее лица были убиты. Обстоятельства, при которых они встретили смерть, до сих пор покрыты черной завесой тайны. Но к царской семье это не имеет уже никакого отношения. В ту июльскую ночь 17 июля 1918 года она не просто приняла смерть, но совершила подвиг во имя Христа и России.

Вскоре после свадьбы императрица Александра Феодоровна писала в дневник своему супругу императору Николаю II: «Мы вместе, связаны на всю жизнь, и когда земной придет конец, мы встретимся опять на другом свете, чтобы быть вечно вместе».