Личности

Император Николай II и Петр Аркадьевич Столыпин. Правда о взаимоотношениях.

Либеральное сообщество еще с дореволюционных времен сумело навязать лживый миф о «слабом» и «завистливом» Царе, который мешал «сильному» и «талантливому» Столыпину проводить реформы. Опровергая эти домыслы, Великая Княгиня Ольга Александровна утверждала: «В некоторых книгах, прочитанных мною, утверждается, будто мой Брат завидовал своему премьер-министру и делал все, что в его силах, чтобы повредить Столыпину. Это подлая ложь — как и многое остальное».

Император Николай II заметил П.А. Столыпина на заре его чиновничьей карьеры, следил за его успехами и принимал личное участие в его служебном продвижении. Писатель и публицист С.Ю. Рыбас вопрошает по поводу карьерного роста Столыпина: «Возникает вопрос: кто рекомендовал? Но на него нет прямого ответа». В этом случае ответа и не будет, так как Рыбас, как и многие другие исследователи, игнорируют роль Императора Николая II в судьбе Столыпина. Отсюда постоянные поиски лиц, «кто рекомендовал» его Государю (Плеве, Горемыкин и т.д.). Между тем П. А. Столыпин в особых «рекомендациях» для Николая II не нуждался. Он был выходцем из старинного дворянского рода. Его отец, обер-камергер А.Д. Столыпин, герой Освободительной войны 1877-1878 гг., закончил жизнь в должности коменданта Кремлевского дворца. Его прекрасно знал и уважал Император Александр II, в свите которого тот состоял. Мать П.А. Столыпина, урожденная княжна Горчакова, была прямым потомком святого Князя Михаила Черниговского. Тесть Столыпина, обер-гофмейстер, действительный тайный советник Б.А. Нейдгардт, был почётным опекуном Опекунского совета учреждений Императрицы Марии. Супруга П.А. Столыпина, О.Б. Нейдгардт, была фрейлиной Вдовствующей Императрицы Марии Феодоровны. Так что какие Царю еще нужны были рекомендации?

Уже 14 мая 1886 г. П.А. Столыпину Высочайше был пожалованпридворный чин камергера. 26 июля 1899 г. Столыпин был утвержден в звании члена сельскохозяйственного совета Ковенской губернии. Нет сомнений, что это назначение было сделано Государем с дальним прицелом подборки кадров для будущей аграрной реформы. П.А. Пожигайло пишет: «Известно, что Всеподданнейшие доклады П.А. Столыпина неизменно получали одобрение Николая II». 30 мая 1902 г. Император Николай II своим указом назначил Столыпина«исправляющим должность Гродненского губернатора, с оставлением в придворном звании».

15 февраля 1903 г. именным Высочайшим указом П.А. Столыпин назначен на должность Саратовского губернатора, в которой он пробыл вплоть до 8 июля 1906 г., когда волей Государя он был назначен на должность министра внутренних дел. Несомненно, что главную роль в этом назначении сыграли не чьи-либо «рекомендации», хотя они, конечно, были, а весьма эффективная деятельность Столыпина по наведению порядка в Саратовской губернии во время аграрных беспорядков.

Николай II нашел в П.А. Столыпине твердого, мужественного и умного помощника, который ставил во главу угла не свои личные амбиции, а интересы Царя и России. Императора Николая II и П.А. Столыпина связала большая личная симпатия — явление крайне редкое в истории последнего царствования. П.А. Столыпин был единственным министром, которого Николай II так долго оставлял в своей должности. Однако фигуру Столыпина нельзя отделять от исторического контекста начала ХХ в. Нельзя забывать, что он всю свою жизнь находился на службе у Императора Николая II, был незаурядным, талантливым администратором, выдающимся государственным чиновником, но не самостоятельным государственным деятелем. Свои решения Столыпин должен был согласовывать с Государем, а чаще — просто выполнять его указания. Столыпин это делал всегда, или почти всегда, талантливо, добросовестно и точно. Николай II, жалуя Столыпину чин статс-секретаря, написал: «В лице Вашем Я нашел выдающегося исполнителя Моих предначертаний». Это хорошо понимал и сам Столыпин: «Я, прежде всего, верноподданный моего Государя и исполнитель его предначертаний и приказаний».

Творческая смычка Царя и его министра особенно проявилась во время их совместной работы по проведению в жизнь Аграрной реформы. А.П. Столыпин, сын Петра Аркадьевича, писал: «Летом 1906 г. в Петергофском дворце, когда подготовливалась аграрная реформа, Царь работал с моим отцом целые ночи напролет. Вникал во все подробности, давал свои суждения, был неутомим».

После покушения 12 августа 1906 г. на жизнь Столыпина, когда от взрыва бомбы анархистов-максималистов, тяжело пострадали двое детей Столыпина, Государь направил ему телеграмму соболезнования, а на следующий день, 13 августа, написал письмо: «Вчера я был не в состоянии написать Вам несколько связных слов. Поздно вечером я принял Щегловитова, который был на месте взрыва час спустя; от него я получил первое описание и объяснение того, что случилось. Положительно Ваше спасение есть чудо Божие, иначе нельзя смотреть на него. Надеюсь Вы не сильно потрясены случившимся и можете продолжать работать, хотя забота о детях, понятно должна угнетать душу. Да поможет вам Господь во всех Ваших трудах и укрепит Вас и супругу Вашу. Убежден, что горячее сочувствие благомыслящей России на Вашей стороне более чем когда-либо. Мысленно с Вами. Искренно уважающий Вас, НИКОЛАЙ».

По распоряжению Николая II семья Столыпина была переведена на жительство в Зимний дворец. 13 августа 1906 г. тронутый царской милостью П.А. Столыпин писал Николаю II: «Имею счастье доложить Вам, Государь, что все помыслы, стремления мои — благо России, что молитва моя ко Всевышнему — даровать мне высшее счастье: помочь Вашему Величеству вывести нашу несчастную Родину на путь законности, спокойствия и порядка. Вашего Императорского Величества Верноподданный, Петр Столыпин».

11 октября Николай II писал матери: «Я все еще боюсь за доброго Столыпина. Вследствие этого он живет с семейством в Зимнем и приходит с докладами в Петергоф на пароходе. Я Тебе не могу сказать, как я его полюбил и уважаю». Такие слова о своих министрах можно было услышать от сдержанного Николая II крайне редко.

В 1908 г., после пережитого в годы революции, у П.А. Столыпина обострилась болезнь сердца. Николай II с тревогой писал Марии Феодоровне: «Оказывается у него сердце не в порядке, что, разумеется, представляло опасность при воспалении легких». По настоянию Государя председатель Совета министров инкогнито отправился с семьей в морское путешествие, для которого Николай II предоставил крейсерскую яхту «Алмаз». Путешествие подействовало на Столыпина благотворно, и Государь с удовлетворением писал своей матушке: «Я видел Столыпина, у которого отличный вид. Плавание произвело на него самое лучшее впечатление». 12 марта 1909 г. Столыпин писал Императору Николаю II: «Ваше Императорское Величество. Я не нахожу слов, чтобы выразить чувства, вызванные во мне милостивым ко мне вниманием Вашего Величества во время моей болезни. Вы знаете, Государь, что я не мастер, да и стесняюсь касаться этих вопросов, но есть вещи, которые не забываются и навсегда незабвенным останется для меня и жены то царственное отношение, которое Ваши Величества так человечески проявили к своему больному слуге. Я молю Бога, чтоб Он дал мне силы и возможность не словами, а делом отслужить своему Государю хоть частицу того добра, которое постоянно от Него вижу».

В отличие от мифических образов «слабого царя» и «сильного Столыпина», именно Государь поддерживал своего министра во время принятия трудных решений. Николай II понимал, что Столыпин, столь неожиданно оказавшийся на вершине власти, не привык и часто морально не готов принимать многие решения. Характерно письмо, которое написал Государь Столыпину 20 февраля 1907 г., после открытия Второй думы, которого Столыпин весьма опасался: «Будьте бодры, стойки и осторожны. Велик Бог Земли Русской».

Можно с уверенностью говорить о том, что П.А. Столыпин как государственный деятель был взращен Императором Николаем II, который возлагал на него наиболее важные вопросы государственного строительства. В 1906-1911 гг. Столыпин был, без всякого сомнения, главным советником Николая II и полноценным председателем Совета министров. Всегда ли он успешно справлялся со своими обязанностями? Не стал ли с годами верить в свою исключительность, незаменимость? Не было ли у него намерений ограничить власть Самодержца? Иногда на эти вопросы приходится слышать положительные ответы. Писатель-публицист В.Г. Джанибекян, безо всяких ссылок на источник, приводит следующий диалог, якобы состоявшийся между Николаем II и жандармским офицером А.И. Спиридовичем в августе 1911 г. Спиридович якобы сообщил Царю поступившие ему агентурные сведения о том, что Столыпин в Английском клубе Петербурга жаловался Гучкову и Бобринскому, что, несмотря на свое высокое положение, он не чувствует себя уверенно и прочно. «В любой момент Государь может прогнать меня, как лакея, — вырвалось у него. — В Англии, где существует конституционная монархия, ничего подобного с премьер-министром произойти не может. Избавить от поста может только парламент». На эти слова Бобринский «заметил, что настоящий царь в России сегодня Столыпин, и обратил внимание на тот факт, что именно он сумел железной рукой усмирить смуту». На вопрос Царя, как отреагировал на эти слова Столыпин, Спиридович ответил: «Промолчал, Ваше Величество». Николай II совершенно спокойно заметил: «А мне не везет на премьер-министров. Витте оказался больше француз, чем русский, Столыпин больше англичанин, к тому же и сторонник конституционной монархии».

Могла ли в действительности иметь место подобная сцена? Для этого необходимо выяснить политические взгляды П.А. Столыпина. Выступая в Государственной думе в июне 1907 г., он отмечал: «Историческая Самодержавная власть и свободная воля Монарха являются драгоценнейшим достоянием русской государственности»; Самодержавная власть есть «хранительница идеи русского государства, олицетворяющая собой ее силу и цельность. Если быть России, то лишь при условии всех сынов ее охранять, оберегать эту Власть, сковавшую Россию и оберегавшую ее от распада». У П.А. Столыпина, как и у всякого человека, в особенности человека талантливого, конечно, было достаточно недостатков. Но таких качеств, как лицемерие и двурушничество, за ним никогда не водилось. Виленский губернатор Д.Н. Любимов вспоминал: «О Столыпине у меня сохранилась память как о человеке властном, очень самоуверенном, иногда даже заносчивом, но необыкновенно чистом и прямом, никогда не преследующем какие бы то ни было личные интересы». Столыпин всегда говорил, что думал, иногда даже в ущерб самому себе. Если он утверждал, что считает Самодержавие «драгоценнейшим достоянием», то именно так он и думал, и ни о каких «английских конституционных монархиях» не мечтал. К тому же Петр Аркадьевич не раз вступал с Государем в споры, иногда довольно жаркие, так что Николаю II приходилось его ставить на место. Д. Струков отмечает: «Столыпина иногда “заносило”: чрезвычайная увлеченность работой делала его резким и категоричным даже в разговоре с Императором». Великая Княгиня Ольга Александровна вспоминала: «Прекрасно помню, как Ники однажды сказал мне: “Иногда Столыпин начинает своевольничать, что меня раздражает, однако так продолжается недолго. Он лучший председатель Совета министров, какой у меня когда-либо был”».

Столыпину незачем было бояться того, что Государь «выгонит его как лакея», так как глава правительства в пылу отстаивания своей позиции не раз сам просил об отставке. При этом он всякий раз он получил резкий отпор со стороны Царя. Так, 25 апреля 1909 г. Николай II указал Столыпину по поводу его прошения об отставке: «Помните, что мы живем в России, а не заграницей или в Финляндии (сенат), и поэтому я не допускаю мысли о чьей-либо отставке. <…> Предупреждаю, что я категорически отвергаю вперед Вашу или кого-либо другого просьбу об увольнении от должности. Уважающий Вас, НИКОЛАЙ».

Будучи порой излишне самоуверенным и горячим, П.А. Столыпин считал свои действия единственно правильными. Самолюбие не давало ему смириться с нарастающим скандалом вокруг его имени. Прося об отставке, Столыпин ее не хотел, а лишь стремился убедить Государя в правильности своих действий: «Я привык открыто все говорить Вашему Величеству и считал бы бесчестным не высказать перед Вами всего, что думаю по делу, которое, помимо моей воли, приняло за время моей болезни серьезный оборот».

В 1911 г. Столыпин вновь прибегнул к угрозе отставкой, но ситуация, в которой это произошло, была гораздо более сложной и привела к серьезному кризису в отношениях между ним и Императором Николаем II. К началу 1910-х гг. Государь понимал, что необходимо обезопасить Россию от польского вопроса. Почти вековое пребывание Польши в составе Российской империи не сделало ее «своей». Поляки все активнее начинали играть роль в политической жизни России, составляя в Думе так называемое «польское коло». Необходимо было как можно более действенно ограничить эту роль, что невозможно было сделать без установления Польской автономии. Одним из первых этапов отделения Польши от России стал проект создания Холмщины. По планам Николая II Холмский край должен был быть выделен из этнографической Польши. По свидетельству С.Е. Крыжановского, которому была поручена разработка проекта, «мера эта имела установление национально государственной границы между Россией и Польшей на случай <…> дарования Царству автономии. На этот случай заблаговременное выделение из него русской области, население которой еще не слилось с польским и могло быть сохранено за Россией, представляло большие удобства, устраняя вместе с тем одно из существенных препятствий для автономии Польши».

В 1909 г. члены Государственного совета крайне правых взглядов внесли законопроект об изменении системы выборов в Государственный совет в Западном крае (Виленская, Ковенская и Гродненская губернии). Там управление земским хозяйством было возложено не на земства, а на губернские и уездные комитеты по делам земств, в которых участвовали выборные земские гласные и представители государственных структур. Таким образом, подлинного самоуправления Западный край не имел по причине национального вопроса: преимущество в земствах неминуемо оказалось бы в руках польских представителей, которые преобладали среди землевладельцев. Именно из этой категории населения Западного края выбирались депутаты в Государственный совет.

Правые предложили распространить действие Положения о земских учреждениях 1890 г. на губернии Западного края, разделив избирательные и уездные земские собрания, на национальные курии. Предполагалось, что в одних уездах в первое отделение будут входить только поляки, во второе — все прочие, а в других в одно отделение войдут только русские, а во второе — все остальные. Таким образом, законопроект учитывал местные особенности и был призван нивелировать возможности польского населения использовать органы местного самоуправления для своих политических целей. П.А. Столыпин поддержал этот законопроект.

Государю также он понравился и, принимая делегацию националистов, он весьма сочувственно высказался в пользу законопроекта, заявив депутатам, что следующие выборы пройдут по новому закону. В Думу было внесено предложение продлить полномочия членов Государственного совета от западных губерний, что давало бы правительству время для изменения избирательного законодательства. Автор законопроекта член Союза Русского народа Д.И. Пихно внес его в Государственный совет. Однако октябристы его сразу же отклонили. По воспоминаниям Н.В. Савича: «Столыпин волновался и сердился», так как понимал, что без помощи октябристов законопроект «будет провален в общем собрании Государственной думы, а тогда автоматически наступит срок выборов в Государственный совет, причем обещание Государя останется неисполненным». Председатель Государственной думы А.И. Гучков, поставил условием одобрения Думой законопроекта немедленное введение земств в Западном крае, после чего члены Государственного совета избирались бы от них, а не от землевладельцев. П.А. Столыпин в конце концов согласился с этим предложением и 1 июня 1910 г. законопроект со значительными поправками был одобрен Государственной думой. Земство, которое учреждалось в соответствии с этим проектом, должно было заметно отличаться от общероссийского. Предполагалось снизить избирательный ценз, отказаться от сословного принципа при формировании земских собраний и, главное, учредить национальные курии при избрании земских гласных – польскую и русскую .

Но предполагаемые курии для «нерусского» населения и понижение избирательного ценза вызвали сильное недовольство в правой части Государственного совета. С.Ю. Витте, который увидел возможность расквитаться с ненавистным ему П.А. Столыпиным, заявил: проект содержит «на весь мир признание, что в искони русских губерниях... могут существовать политические курии нерусских людей, которые могут иметь свои интересы, не тождественные с интересами русской государственности».

В Государственном совете решили голосовать против принятия нового закона. Группа правых во главе с П.Н. Дурново и В.Ф. Треповым начали кампанию по отклонению законопроекта. Дурново и его сторонники составили докладную записку Государю. Дальнейшие события известны нам в основном из уст профессионального сплетника графа А.А. Бобринского, который 5 марта 1911 г. занес в свой дневник: «Говорят, что Государь сперва поручил Акимову просить “правых” голосовать за столыпинский проект, но потом уполномочил Владимира Трепова освободить “правых” от этой обязанности, и закон провалился». Примечательно, что в дневнике Николая II имя В.Ф. Трепова не встречается ни разу. Сведения о том, что Царь за спиной Столыпина призвал «правых» «голосовать по совести» и тем самым обрек сторонников законопроекта на поражение, известны нам из таких «достоверных» источников, как газета «Русь» и мемуары С.Ю. Витте. Государю в эту игру играть было незачем: если бы он считал, что Столыпин неправ, то просто не поддержал бы его законопроект. Но Государь видел, что Столыпин полностью убежден в успехе грядущего голосования.

Поэтому провальное голосование 4 марта 1911 г. по законопроекту в Государственном совете стало полной неожиданностью для Столыпина. Такой же неожиданностью оно стало и для Государя. Между тем октябристы были уверены, что провал законопроекта вызван придворными интригами против Столыпина. Похоже, что в это поверил и сам П.А. Столыпин. 5 марта он был принят Николаем II в Александровском дворце. Аудиенция прошла в напряженной атмосфере. В ответ на просьбу, почти требование, Столыпина об отставке Николай II сказал: «Я не могу согласиться на Ваше увольнение, и я надеюсь, что Вы не станете на этом настаивать, отдавая себе отчет, каким образом могу я не только лишиться Вас, но допустить подобный исход под влиянием частичного несогласия Совета. Во что обратится правительство, зависящее от меня, если из-за конфликта с Советом, а завтра с Думою, будут сменяться министры». Столыпин с раздражением, граничащим с откровенной дерзостью, заявил, что «правые — это не правые, что они реакционеры, темные, льстивые и лживые, лживые потому, что прибегают к темным приемам борьбы. Они ведут к погибели. <…> Но, по-видимому, это Вашему Величеству нравится, и он сам им верит». Столыпин заявил, что он уходит, так как, не имея опоры в Царе, не может «опираться на партии, искать поддержки в общественных течениях». Д. Струков пишет: «Государь услышал от Столыпина резкие и обидные замечания. Форма, в которой премьер выразил Царю своё неприятие произошедшего, унижала достоинство Монарха». Однако в ответ на эти столыпинские эскапады Государь категорически заявил: «Подумайте о каком-либо ином исходе, и предложите мне его».

Безусловно, причиной нежелания Николая II согласиться с отставкой Столыпина было прежде всего глубокое уважение к нему как к человеку. Однако не только это. Д. Струков верно подмечает, что «какими бы одиозными и амбициозными фигурами ни были Великий Князь Николай Николаевич или Трепов вместе с Дурново, каким бы ни считался скупым министр финансов Коковцов, у них, по мнению Николая II, есть свои заслуги, они проявили себя перед Троном, за ними стояли люди преданные России и ее Самодержцу. Растерять эти кадры легко, пересажать или уволить можно всех, но только в кадровых революциях на смену старой управленческой гвардии могут прийти не лучшие, а худшие элементы. Именно поэтому Государь нуждался и в “правых”, и в “левых”, и в Столыпине, и в Коковцове, и Великом Князе и Сухомлинове».

П.А. Столыпину этого понять было не дано. Он смотрел на проблему исключительно со своих позиций, считая их единственно правильными. Столыпин считал, что Государь просто обязан поддерживать его во всех проектах и начинаниях. 9 марта Царь написал премьеру письмо, в котором четко указал: «Вашего ухода я допустить не желаю. Ваша преданность Мне и России, Ваша пятилетняя опытность на занимаемом посту и главное Ваше мужественное проведение начал русской политики на окраине государства побуждают Меня всемерно удерживать Вас. Помните, Мое доверие к Вам остается таким же, как оно было в 1906 г.».

Однако Столыпин во время аудиенции продолжал настаивать на отставке. В своем дневнике Государь записал по этому поводу: «Утром принял Столыпина, которыйв субботу просился уйти; уломал его не без труда остаться». Премьер был согласен остаться только в том случае, если Государь согласится распустить Государственный совет и Государственную думу и провести проваленный законопроект в порядке ст. 87 Основных законов Российской империи, согласно которой «во время прекращения занятий Государственной Думы, если чрезвычайные обстоятельства вызовут необходимость в такой мере, которая требует обсуждения в порядке законодательном, Совет Министров представляет о ней Государю Императору непосредственно».

Николаю II претило такое неоправданное насилие над Думой, кроме того, он сомневался в его целесообразности. Тем не менее, он сказал П.А Столыпину: «Хорошо, чтобы не потерять Вас, я готов согласиться на такую небывалую меру, дайте мне только передумать ее». Однако тон с каким Столыпин разговаривал с Государем, видимо, его очень сильно задел. Прежде чем дать ответ, Николай II «долго думал и затем, как бы очнувшись от забытья», спросил: «Что же желали бы вы, Петр Аркадьевич, чтобы я сделал?». Столыпин попросил Государя выслать на «некоторое время» из столицы своих главных противников — П.Н. Дурново и В.Ф. Трепова — и прервать их работы в Государственном совете «хотя бы до осени». По мнению Д. Струкова, «и здесь премьер явно вышел за допустимые рамки отношений с Царем». Николай II спросил Столыпина, «не боится ли он, что Дума осудит его»? Столыпин заверил Государя, что «Дума будет не довольна только наружно, а в душе будет довольна тем, что закон, разработанный ею с такой тщательностью спасен Вашим Величеством».

10 марта 1911 г. ознаменовалось исключительным событием: Николай II, который не терпел любого давления в принятии им решений, полностью удовлетворил все просьбы Столыпина: в работе Думы был объявлен двухдневный перерыв, Дурново и Трепов должны были покинуть столицу и не посещать заседания Государственного совета до осени. Решение Царя было вызвано исключительным доверием к Столыпину и его способностям предвидеть события. Однако последствия того, что Николай II пошел так широко навстречу пожеланиям Столыпина, оказались только плачевными. Впервые Государь ошибся в своем слуге.

12 марта был опубликован Высочайший указ о перерыве сессии Думы и Государственного совета до 15 марта 1911. Это вызвало крайнее недовольство среди всегда поддерживающих Столыпина октябристов. 13 марта премьер принял делегацию фракции октябристов в составе Ю.Н. Глебова, П.В. Каменского и М.В. Родзянко. Они убеждали главу Правительства оставаться в рамках законности и не прибегать к чрезвычайным мерам. На это Столыпин заявил: «В жизни государства бывают такие моменты, когда приходится прибегать к особо экстренным мерам, даже с уступкой собственным убеждениям».

14 марта законопроект о введении земства в западном крае был утвержден Государем в порядке ст. 87 Основных государственных законов. 15 марта председатель Государственной думы А.И. Гучков в знак протеста против этого решения подал в отставку. 24 марта Государственный совет предъявил запрос П.А. Столыпину о правомерности использования ст. 87 Основных государственных законов. Все депутаты, от левых до крайне правых, были возмущены действиями Столыпина, обвиняя его в давлении на Думу и диктаторских замашках. Фактически, хотя об этом открыто не говорили, под ударом оказался и сам Царь, который подпал под влияние Столыпина и исполнил его прихоть. Отставка Столыпина, казалось, была предрешена. Так, например, Вл. И. Гурко, считавший, что действия Столыпина были «неприкрытым проявлением неограниченного произвола», писал: «Столыпин победу одержал, но победа эта была пиррова. Государь не мог ему простить совершенного над ним насилия, и в душе он уже с весны 1911 г. решил со Столыпиным расстаться». С.И. Шидловский уверял, что «совершенно неожиданно для Столыпина результатом всего этого инцидента явилось его полное отчуждение от всех трех источников государственной власти в стране. Ни с Государем, ни с Государственным советом, ни с Государственной думой он по-прежнему работать уже не мог, и весь этот эпизод надлежит считать концом его государственной деятельности».

Однако подобные разговоры были не чем иным, как досужими домыслами. Николай II, хотя и был, наверное, в первый раз разочарован в своем любимце, по-прежнему не допускал его отставки. 9 марта 1911 г. он сказал своей сестре Великой Княгине Ксении Александровне, что «он и не думал подписывать отставку Столыпина и не намерен его отпускать». 31 марта 1911 г. Государь пожелал премьеру «спокойствия духа и полного успеха» во время его выступления в Государственном совете. 10 апреля Николай II пожаловал П. А. Столыпину орден Св. Великого Князя Александра Невского, минуя при этом, в наградной иерархии пять орденов. В Высочайшем рескрипте на имя Столыпина говорилось: «Петр Аркадьевич! Многосложная деятельность ваша на поприще высшего управления, проникнутая ревностным попечением о пользах дорогого Нам Отечества, заслужила вам совершенное Мое благоволение». После шаблонной фразы «Пребываю к вам неизменно благосклонный» Император собственноручно дописал: «…и уважающий вас НИКОЛАЙ».

После всего пережитого у П.А. Столыпина участились случаи стенокардии, и Государь отправил его в шестинедельный отпуск. Но уже в мае 1911 г. Столыпин вернулся в Елагин дворец и приступил к работе. Таким образом, нет никаких оснований полагать, что Николай II собирался отправить Столыпина в отставку. Другое дело, что сам Петр Аркадьевич, будучи человеком совестливым, не мог не чувствовать своей вины перед Государем. Столыпин понимал, что сильно подвел его. «Больше всего, — говорил он, — мне здесь жаль Государя». Но Николай II всегда ставил интересы Родины выше личных чувств и интересов. Столыпин, с его талантом, опытом, широтой мышления и преданностью Престолу, нужен был России, а потому он оставался на своем месте до рокового выстрела в Киеве.

Убийство Петра Аркадьевича Столыпина представляет собой одну из самых больших загадок ХХ в., и истинные заказчики этого преступления до сих пор неизвестны. Это убийство коренным образом отличается от террористических актов революции 1905-1907 гг. Исполнитель преступления выкрест Д.Г. Богров, по его собственному признанию, действовал как одиночка, не имея на убийство никаких санкций от революционеров. В агентурных сообщениях начальнику Киевского Охранного отделения подполковнику Н.Н. Кулябко отмечалось, что в среде русской «партийной публики» убийство Столыпина «было встречено с большим недоумением. <…> Этот акт <…> не вызывает одобрения среди русской колонии и даже эсеров». Открещивались от покушения и большевики: «По поводу убийства Председателя Совета Министров П.А. Столыпина известный Ленин заявил от имени РСДРП отрицательное отношение к террору».

Следствием такого «робкого» отношения революционеров к столь громкому теракту стали всевозможные слухи, сплетни и домыслы. Одним из них, родившихся сразу после покушения на Столыпина, был миф, что убийство якобы было организовано Охранным отделением, а Император Николай II «проглядел» убийство «нелюбимого» Столыпина.

29 августа 1911 г. Царская Семья прибыла в г. Киев. Главным поводом приезда Царя в «Матерь городов русских» было торжественное открытие памятника Императору Александру II. Встреченный ликующей толпой киевлян, Государь проехал в Киево-Печерскую лавру на благодарственный молебен. Потом Николай II с детьми спустился к Нижним пещерам и приложился к мощам святых угодников Божьих. Там же присутствовал и П.А. Столыпин, прибывший в Киев на четыре дня раньше Государя.

30 августа было торжественное открытие памятника Императору Александру II. После его открытия и освящения перед Императором и Цесаревичем церемониальным маршем прошли войска. Потом следовали приемы бесконечных депутаций, армейских и гражданский чинов, духовенства. Поздно вечером, после многочисленных приемов депутаций, усталый Государь любовался украшенным лунным светом видом на Днепр.

Визит Императора Николая II, по словам очевидцев, явил собой «теплое радостное чувство и единение Царя с народом не на словах, а по-настоящему. По улицам проезжал в открытой коляске, медленно, со всеми депутациями говорил хорошо и много, особенно с крестьянской». Государь «выступил всем доступной и демократически настроенной главою государства, появлялся в толпе без всякой охраны, посещал все, что только мог посетить в Киеве, везде лично беседовал и везде оставил впечатление доступности и доброжелательства».

Помимо официального повода, Николай II в Киеве собирался провести важные переговоры с иудейскими раввинами, по противодействию революции. По поручению Николая II эту встречу организовывал П.А. Столыпин . Глава Совета министров давно занимался еврейским вопросом. Еще в 1906 г. он предложил Николаю II отменить ограничение передвижения евреев в рамках черты оседлости, ограничения на участие евреев в производстве и торговле спиртным и других промыслах, смягчение ограничений на участие евреев в управлении акционерными обществами.

Однако Николай II полагал, что он не может решать самостоятельно еврейский вопрос, не выслушав мнение всего русского народа. 10 декабря 1906 г. он вернул Столыпину журнал Совета министров неутвержденным. В сопроводительном письме Государь разъяснял причину своего отказа: «Несмотря на самые убедительные доводы в пользу принятия положительного решения по этому делу, — внутренний голос все настойчивее твердит Мне, чтобы Я не брал этого решения на себя. До сих пор совесть Моя никогда Меня не обманывала. Поэтому и в данном случае Я намерен следовать ее велениям. Я знаю, вы тоже верите, что “сердце Царево в руцех Божиих”. Да будет так. Я несу за все власти, Мною поставленные, перед Богом страшную ответственность и во всякое время готов отдать ему в том ответ».

Это убеждение присутствовало у Николая II до последних лет его царствования. В 1916 г., накануне революции, министр внутренних дел А.Д. Протопопов «убеждал Государя подписать манифест о даровании равноправия евреям и об отчуждении земель в пользу крестьян, Государь заявил, что эти вопросы столь важны, что их должны рассмотреть государственные законодательные учреждения». Тогда же Николай II сказал видному сановнику А.И. Пильцу: «Я знаю, что положение очень тревожное. Мне советовали распустить Государственную думу, издать два указа: о принудительном отчуждении земель крупных и средних собственников и второй дать равноправие евреям. Но я на это пойти не могу: насильственное уничтожение средней и крупной собственности я считаю не справедливым, а самую меру государству невыгодной. Против почти полного равноправия евреям я лично ничего не имею, но вопрос этот народной совести. Я никогда не решу земельного и еврейского вопроса единолично, хотя это было бы полезно для меня. Дела эти должны быть разрешены при участии представителей от народа». Тем не менее, это не означает, что Николай II игнорировал еврейскую проблему. По существу, «черта оседлости» к 1917 г. оставалась только на бумаге.

Николая II волновала проблема почти тотального втягивания еврейской молодежи в революцию. В 1910 г. П.А. Столыпин лично приветствовал Раввинский съезд в С.-Петербурге, заявив, что еврейская молодежь приобрела «ужасную склонность» к участию в революционном движении. Он призвал религиозных лидеров восстановить политическую лояльность среди российского еврейства. Следует сказать, что этот вопрос волновал не только Николая II, но и многих представителей раввината, понимавшего, что революция «пойдет по еврейским трупам». Несмотря на сложные отношения с Самодержавной властью, они не могли не осознавать, что ее крушение приведет еврейский народ России к тяжелейшим бедствиям.

Разумеется, это не устраивало еврейских финансистов революции, как зарубежных, так и отечественных. Договоренность Царя с раввинатом грозила вырвать у них доминирующее положение в среде еврейской молодежи. При своем приезде в Киев Николай II был встречен раввинами А.Б. Гуревичем и Я.М. Алешковским, которые заявили, что «еврейское население г. Киева бесконечно счастливо возможностью повергнуть в нашем лице к стопам Вашего Величества живейшее выражение беспредельных верноподданнических чувств, воодушевляющих нас вместе со всеми народами Великой необъятной России». Раввин А.Б. Гуревич преподнес Государю свиток Торы.

30 августа, во время торжественного крестного хода Императора Николая II, в стоящие на площади «шпалеры» не были допущены учащиеся евреи и мусульмане. Это вызвало сильный гнев Государя. П.А. Столыпин заявил киевскому губернатору А.Ф. Гирсу: «Его Величество крайне этим недоволен и повелел мне примерно взыскать с виновного. Подобные распоряжения, которые будут приняты как обида, нанесенная еврейской части населения, нелепы и вредны. Они вызывают в детях национальную рознь и раздражение, что недопустимо, и их последствия ложатся на голову Монарха». Виновный в случившемся попечитель Киевского учебного округа тайный советник П.А. Зилов был уволен от службы.

1 сентября 1911 г. программа торжеств была расписана очень плотно. Вечером начался съезд в городской театр на оперу «Сказка о царе Салтане». Были приняты дополнительные меры по обеспечению безопасности. П.А. Столыпину в этот день вместо конного экипажа был подан автомобиль, который, не привлекая внимания, проехал к боковому подъезду театра. Киевский губернатор А.Ф. Гирс облегченно вздохнул: «За театр можно было быть спокойным, так как та публика, которую предложено было допустить туда, была строго профильтрована». В театр допускали по именным билетам. Но в числе «профильтрованной публики» оказался убийца Столыпина Д. Богров. Вопрос о том, как он добился билета в театр, крайне запутан и требует отдельного исследования.

В антракте П.А. Столыпину разговаривал возле оркестровой ямы с министром Императорского Двора бароном В.Б. Фредериксом и графом И.А. Потоцким. Богров подошел к нему и несколько раз выстрелил. По словам киевского губернатора А.Ф. Гирса, «Петр Аркадьевич как будто не сразу понял, что случилось. Он наклонил голову и посмотрел на свой белый сюртук, который с правой стороны под грудной клеткой уже заливался кровью. Медленными и уверенными движениями он положил на барьер фуражку и перчатки, расстегнул сюртук и, увидя жилет, густо пропитанный кровью, махнул рукой, как будто желая сказать: “Все кончено!” Затем он грузно опустился в кресло и ясно и отчетливо, голосом, слышным всем, кто находился недалеко от него, произнес: “Счастлив умереть за Царя”».

Перед тем как выстрелить в П. А. Столыпина, Богров подошел к Царской Ложе и пристально посмотрел на Государя. Воспитательница Великих Княжон С.И. Тютчева, в момент покушения находившаяся в соседней ложе, вспоминала: «Я увидела, что в проходе между рядами кресел появился какой-то человек, посмотрел на Царскую Ложу (позднее я узнала, что Великая Княжна Ольга убедила Государя выпить чаю, и они перешли в аванложу) и спешно подошел к группе у рампы». По заключению следствия, Богров не стал стрелять в Государя «исключительно из-за боязни вызвать этим еврейский погром».

Государь позже в письме к Вдовствующей Императрице Марии Феодоровне рассказывал, как во время антракта он с дочерями вышел из ложи. «В это время мы услышали два звука, похожие на стук падающего предмета; я подумал, что сверху кому-нибудь свалился бинокль на голову, и вбежал в ложу. Вправо от ложи я увидел кучу офицеров и людей, которые тащили кого-то, несколько дам кричало, а прямо против меня в партере стоял Столыпин. Он медленно повернулся лицом ко мне и благословил воздух левой рукой. Тут только я заметил, что он побледнел и что у него на кителе и на правой руке кровь. Он тихо сел в кресло и начал расстегивать китель. <…> Пока Столыпину помогали выйти из театра, в коридоре рядом с нашей комнатой происходил шум, там хотели покончить с убийцей; по-моему, к сожалению, полиция отбила его от публики и увела его в отдельное помещение для первого допроса».

Поведение Царя было предельно мужественным. Никто не знал, сколько еще террористов находится в театре. Николай II вышел на видное место, чтобы успокоить зал и остановил, начинавшуюся панику, став видной «мишенью» для возможных злоумышленников. С.И. Тютчева вспоминала: «В зале поднялся шум, крики, требования гимна. Государь вышел из аванложи, девочки старались его удержать, я тоже сказала: “Подождите, Ваше Величество”. Он мне ответил: “Софья Ивановна, я знаю, что я делаю”. Он подошел к барьеру ложи. Его появление было встречено криками “ура” и пением гимна». Опасался за жизнь Монарха и раненый П.А. Столыпин, который «увидев Государя, вышедшего в ложу и ставшего впереди, <…> поднял руки и стал делать знаки, чтобы Государь отошел. Но Государь не двигался и продолжал на том же месте стоять, и Петр Аркадьевич, на виду у всех, благословил его широким крестом». Один из очевидцев вспоминал: «Когда унесли Столыпина, весь театр запел гимн и “Спаси, Господи, люди Твоя”. Крестились, крестили Государя, протягивали к нему руки. Государь стоял один, без дочерей, у самой рампы ложи грустный, сосредоточенный и бесконечно спокойный. Если бы в театре были сообщники, то было бы очень опасно. У всех нас явилось чувство, что он стоит под огнём. Взглядом он держал всех нас, отвечал всем нам, оборачиваясь ко всем. Паники не было – была молитва, и театр обратился в храм, и Государь был Царем». Сразу же после исполнения гимна Николай II уехал.

Между тем слух, что Богров хотел убить Государя и что в театре находился сообщник убийцы, быстро овладел обществом. Уже на следующий день, 2 сентября 1911 г., полиция перехватила письмо неизвестного респондента князю Л.В. Яшвилю, в котором с возмущением говорилось, что «выкреста пропустили в 7 ряд, зная с утра, что готовится покушение, говорят, на Государя». В другом письме утверждалось: «Преступника допросили в театре, и он сознался, что имел намерение убить Государя».

Первая пуля ранила Столыпина в руку, вторая, ударившись об орден Святого Князя Владимира, изменила траекторию и задела печень. Врачи находили положение тяжелым, но не безнадежным, хотя в действительности оно было именно таковым. Император Николай II тяжело переживал покушение на П. А. Столыпина. Один из очевидцев, видимо из лиц, бывших в окружении Царя, писал в частном письме: «Бедный Государь — прямо святой мученик, так его расстроила утрата этого колосса».

До сих пор бытует ложная версия, что Царь не посещал раненого премьера в больнице. В опровержение этого губернатор А.Ф. Гирс свидетельствует: «2-го сентября Государь <…> объявил, что желает навестить Столыпина. <…> При входе в лечебницу Государь спросил встретивших Его врачей, может ли Он видеть Петра Аркадьевича. На это старший врач ответил, что свидание с Его Величеством взволнует больного и может ухудшить его состояние, о чем он откровенно докладывает по долгу врача и верноподданного. Узнав, что в лечебнице находится только что прибывшая из Ковенского имения супруга П.А. Столыпина — Ольга Борисовна, Государь пожелал её видеть и ненадолго прошел к ней в приемную». Николай II говорил С.И. Тютчевой, что «дважды заезжал в больницу в надежде видеть Столыпина, с которым хотел лично поговорить, но его не пустили к нему. “Я думал, что это распоряжение врачей и потому не настаивал, а позже узнал, что это был каприз Ольги Борисовны”. <> Государь и пожалел, что не имел свидания с Петром Аркадьевичем, который, по словам Ольги Михайловны, желал этого».

Следует также иметь в виду, что почти до последнего дня врачи не могли определить тяжесть ранения П.А. Столыпина. Его дочь М.П. Бок вспоминала, что «Государь также не верил серьезности положения. Его уверял доктор Боткин в противном, почему Государь и продолжал программу торжеств». Только поздно вечером 4 сентября поступил лаконичный бюллетень: «Положение безнадежно». 5 сентября 1911 г. в 22 часа 12 минут П.А. Столыпин скончался. М.П. Бок (Столыпина) вспоминала: «Государь вернулся из Чернигова в Киев 6 сентября рано утром и прямо с парохода поехал в больницу. Он преклонил колена перед телом своего верного слуги, долго молился, и присутствующие слыхали, как он много раз повторил слово: “Прости”. Потом была отслужена в его присутствии панихида».В дневнике от 6 сентября Николай II записал: «В 9 ч. подошли к пристани в Киеве. Тут только узнал о кончине П.А. Столыпина вчера вечером. Отправился прямо в лечебницу, в которой он лежал и где была отслужена панихида».

Почти демонстративная принадлежность Богрова к еврейству должна была сорвать наметившийся возможный компромисс между Николаем II и раввинатом. Не случайно после убийства П.А. Столыпина все ожидали еврейских погромов. Но их не было: Государь их не допустил. Д. Богров был признан виновным в преднамеренном убийстве Председателя Совета министров П.А. Столыпина и 12 сентября 1911 г. повешен. П.А. Столыпин был похоронен в Киево-Печерской лавре. Новым председателем Совета министров Николай II назначил графа В.Н. Коковцова.

Вынос тела П.А.Столыпина из больницы бр. Маковских

В.В. Розанов писал: «Что ценили в Столыпине? Я думаю, не программу, а человека; вот этого “воина”, вставшего на защиту, в сущности, Руси. Вся Русь почувствовала, что это ее ударили». Как всякий человек, П.А. Столыпин мог ошибаться. Но дорог он сердцу русского народа не за свои политические успехи, а своим честным, горячим, бескорыстным сердцем, в котором любовь к Царю и России слились воедино. Когда-то П.А. Столыпин сказал своей дочери Марии: «Родина требует себе служения настолько жертвенно-чистого, что малейшая мысль о личной выгоде омрачает душу и парализует всю работу». В этом и заключается главный завет П.А. Столыпина.

Мультатули П.В. Император Николай II. Трагедия непонятого Самодержца. – М.: ФИВ, 2018.