События и мифы

Наиболее известным и ярким участником заговора против Императора Николая II, безусловно, являлся председатель Центрального военно-промышленного комитета и член Государственного совета Александр Иванович Гучков. Князь А.В. Оболенский писал, что Гучков к моменту революции превратился в «открытого злобного революционера, настроенного больше всего против особы Государя Императора». Государь называл Гучкова «Юань-Шикаем», по имени китайского революционного диктатора, и считал «своим личным врагом». Но, конечно, было бы неправильно считать, что эта вражда личного порядка была определяющей в деятельности А.И. Гучкова. 

Вражда Гучкова к Самодержавию будет не понятна, если не учесть его принадлежности к тайным структурам, характер которых до сих пор фактически не исследован. В последнее время его иногда называют «старообрядческим сообществом», что в принципе не верно. «Старообрядцами» себя называли самые разные религиозные направления, в том числе не имевшие никакого отношения к русской православной традиции. Многие из представителей тайного сообщества, о котором пойдёт речь, были выходцами из беспоповских согласий. Раскольники-беспоповцы не признают церковных таинств, церковной иерархии, имеют существенные отклонения от догматов Православия, а некоторые из них фактически переродились в опасные секты. Никакого отношения к православию старого обряда, беспоповцы не имели и не имеют. Правильнее было бы именовать членов этого сообщества протестантами восточного обряда. Главным объединяющим положением этого сообщества была непримиримая ненависть к царствующему Дому Романовых. 

Особую опасность представляли, конечно, не эти простые раскольники, а представители крупного капитала — выходцы из беспоповских согласий и сект. Как верно пишет Н. Михайлова: «Излагать историю «буржуазной» революции в России, не обращая внимания на конфессиональную принадлежность этой буржуазии, тогдашних «олигархов», значит сознательно или по неведению замалчивать наиболее существенное в побудительных причинах к свержению Царя и разрушению монархии».

Однако трудно говорить о «конфессиональной принадлежности», к примеру, А.И. Гучкова или А.И. Коновалова, один из которых был выходцем из семьи федосеевцев, а другой — т. н. «Спасова Согласия». Один из хулителей русской монархии и потомок А.И. Гучкова А.И. Гучков-Френкин пишет: «не подлежит сомнению, что связь Гучковых, Рябушинских и многих других купеческих семей со старообрядчеством сыграла огромную роль в том, что почти все они оказались в либеральном лагере и считали своим долгом участие в борьбе за гражданские свободы. У них были расхождения в тактике и методах этой борьбы, и конечные цели они представляли себе по-разному. Но старообрядческие гены способствовали их воспитанию именно в этом духе».

Конечно, большую роль играла духовная составляющая, которая объединяла революционные силы и религиозное сектантство. Некоторые секты настолько отошли от христианства, что переродились в оккультные или полуоккультные сообщества, практикующие чёрную магию и ритуальные убийства. 

В начале ХХ века враги императорского строя делали ставку на тесное взаимодействие со структурами, имеющими конфликтные отношения с законом и социально-религиозным устройством Российской империи. Идеальным для проникновения разрушительных идей в самую гущу народных масс являлось сектантство. Расшатав религиозные устои общества, дезориентировав широкие слои населения, оторвав их от Православия, сектанты пытались лишить власть, имеющую в России сакрально-религиозный характер, главной её опоры: широкой поддержки народных масс. Современники отмечали необычайный рост сектантских общин и интереса к ним в конце XIX — начале ХХ века. Будущий обновленческий иерарх А.И. Введенский в 1913 г., что сектантство: «широкой волной разлилось по Руси. Оно с каждым днём растёт и усиливается».

В начале ХХ века ранее разрозненное сектантство стало приобретать организованные черты. Протестанты Запада и протестанты Востока искали возможность поддержать друг друга. Кроме того, произошло объединение тайных организаций Запада, русского сектантского сообщества и оппозиционно-революционных организаций Росси. В преддверие революции 1905 г. в США под эгидой представителя Бродвейской группы Ч. Крейна прошла встреча между будущим лидером кадетской партии П. Н. Милюковым и главой российский баптистов И. С. Прохановым, который был выходцем из  секты молокан. П.Н. Милюков сказал И.С. Проханову, что «Россия нуждается в доброй революции». И.С. Проханов добавил: «Россия нуждается в доброй реформации». Революция и реформация, то есть уничтожение самодержавного строя и Русской Православной Церкви — вот, что объединяло баптистов и кадетов.

В 1911 г. американский Конгресс организовал визит в США делегации российских баптистов во главе с их лидером В.Г. Павловым на проходивший там Всемирный собор баптистов. Приём им был оказан на самом высоком уровне, включая президента У. Тафта.

Русские баптисты получали значительную помощь не только от американских, но и от немецких «братьев». Последние, несомненно, были связаны с германской военной разведкой. Из донесений Охранного отделения, порой трудно было понять, на кого ориентируется та или иная сектантская организация. Уверенным можно быть в одном: она работала против России. 

Крайне опасной раскольничьей сектой, была секта «Новый Израиль», главой которой был В.С. Лубков. Сделавшись лжехристом, Лубков объявил себя «вождем новоизраильского народа», «царём 21 века», «сыном светлого эфира», которому «вручены премудрость и власть по всей земле». На 1912 г. секта «Новый Израиль» насчитывала 3012 человек.

Опасность «лубковцев» заключалась в том, что эта секта приобрела влияние среди кубанского казачества. Это сыграло большую роль в дни февральских событий 1917 г. Большевик В.Д. Бонч-Бруевич, тесно связанный с сектантами, вспоминал, что 25 февраля 1917 г. к нему явилась группа кубанских казаков, служивших в то время в Петрограде. Это были представители секты «Новый Израиль». Они сказали Бонч-Бруевичу, что «клянутся употребить все усилия в своих сотнях, как лично, так и через своих товарищей, чтобы ни в коем случае в рабочих не стрелять и при первой возможности перейти на их сторону». В знак доказательства своей принадлежности к секте, они «отдали мне земной поклон по особому израильскому сектантскому способу, — поклон рыбкой». Бонч-Бруевич знал этот ритуал хорошо исследованной мной секты. Казаки-сектанты перед уходом сказали Бонч-Бруевичу: «стрелять не будем, а перейдём на сторону народа». В.Д. Бонч-Бруевич высказывал уверенность, что сектантство победит Церковь Христову. В.Д. Бонч-Бруевич и А.И. Гучков весьма плодотворно сотрудничали и обменивались информацией. 

К 1917 г. сектантское сообщество выработало идею создания некой сектантской лжецеркви. Именно с этой целью шло создание единой сектантской идеологии, которая смогла бы преодолеть различия между отдельными сектами. Фактически происходило объедение западных и восточных тайных оккультных сектантских течений в один сектантский интернационал.

Так, в России сложилась раскольническо-сектантская политическая оппозиция. Эта оппозиция сочетала в себе большие политические и финансовые возможности, обладала широкими и влиятельными зарубежными связями, в том числе с тайными обществами и масонскими ложами. 

Сектантское сообщество имело тесное взаимодействие и с революционными партиями. Эсеры, кадеты, большевики, меньшевики, финские и польские сепаратисты, — все, так или иначе, получали поддержку и помощь от капиталистов-раскольников. Особенно большую помощь эта буржуазия в 1900-х гг. оказала большевикам. В основном деньги стекались к большевикам при помощи писателя М. Горького, который вступил в партию в 1905 г., и, особенно, при посредничестве его любовницы М.Ф. Андреевой, которая поддерживала хорошие отношения с такими меценатами как С.Т. Морозов и П.П. Рябушинский. С.Т. Морозов был дружен с многими большевиками, среди них были Н.Э. Бауман и Л.Б. Красин. Только в мае 1906 г. РСДРП получила от С.Т. Морозова 100 тыс. рублей для проведения V съезда, о чём сразу же стало известно департаменту полиции.

Представители раскольничьего сектантства были организаторами революции 1905 г. и в частности декабрьского мятежа в Москве. Одним из его организаторов был зять С.Т. Морозова фабрикант Н.П. Шмидт. Именно С. Морозов познакомил Н. Шмидта с молодым революционером Н.Э. Бауманом, который должен был стать вожаком мятежа, но был убит 18 октября дворником Н. Михалиным, который был оскорблён тем, что Бауман оскорблял имя Государя Императора.

Другой П.П. Шмидт, по-видимому родственник фабриканта, один из руководителей мятежа на черноморском флоте в 1905 г., был прекрасно осведомлен о финансовой помощи Морозова. 

Тесно связан с сектантством был и Я.М. Свердлов. Первой женой Свердлова была Е.Ф. Шмидт, родственница Н.П. Шмидта. Вторая жена Свердлова — К.Т. Новгородцева, была дочерью купца-раскольника, перешедшего в единоверческую церковь. Кроме того, и Нижний Новгород, родина Свердлова, и Екатеринбург, место его притяжения в годы русской смуты, были крупными центрами сектантства.

Столицей «сектантской» оппозиции была Москва, которая стала местом постоянных совещаний её руководителей, Рябушинского и Коновалова, с лидерами либерально-кадетской оппозиции.

А.И. Гучков и П.Н. Милюков были нужны друг другу для захвата власти в стране. Для этого они были готовы соединить свои силы в Прогрессивном блоке. Прогрессивный блок начал кампанию по организации военно-промышленных комитетов (ВПК), которые должны были объединить частную промышленность в деле помощи фронту. Инициатором создания ВПК был Гучков, опиравшийся на крупные промышленные круги Москвы и Петрограда. Военно-промышленные комитеты были созданы в августе 1915 г., в разгар борьбы оппозиции за введение ответственного министерства.

Гучков и его сторонники решили под прикрытием военно-промышленных комитетов, проводить свою политическую деятельность. Эту деятельность начальник Петроградского охранного отделения генерал-майор К.И. Глобачёв называл «легальной возможностью вести разрушительную работу для расшатывания государственных устоев и обрабатывать через своих агентов общество и армию в нужном политическом направлении».

Военно-промышленные комитеты было решено создавать по всей России. Председателем Центрального комитета был избран А.И. Гучков, его первым заместителем (товарищем) — А.И. Коновалов, вторым — М.И. Терещенко. Московский ВПК возглавил П.П. Рябушинский. 

Помимо ВПК Гучков вошёл в созданное Царём накануне отъезда в ставку Особое совещание. Это совещание было призвано осуществлять контроль предприятий, изготовлявших предметы боевого снабжения, а также распределяло крупные военные заказы между русскими и иностранными заводами. Кроме того, оно занималось вопросами снабжения армии. 

Войдя одновременно и в руководство военно-промышленного комитета, и в Особое совещание, А.И. Гучков получил реальные рычаги взаимодействия и с военной верхушкой, и с регионами, так как к началу 1916 г. по России было создано 220 местных ВПК, объединённых в 33 областных. В военно-промышленные комитеты вошли такие представители «общественности» как меньшевик-оборонец К.А. Гвоздёв, председатель Рабочей группы, через которого был прямой выход на меньшевистскую думскую фракцию в лице Н.С. Чхеидзе и на «трудовика» А.Ф. Керенского. 

Император Николай II был вынужден считаться с участием оппозиции в ВПК и особом совещании, так как её представители, Гучков, Коновалов, Терещенко, были представителями крупных промышленных кругов, без которых снабжение армии было невозможным, особенно в тяжёлых военных условиях лета 1915 г.

Промышленный капитал, выразителем интересов которого являлся А. И. Гучков, был обеспокоен и раздражён тем, что, начиная с середины 1916 г. правительство Б.В. Штюрмера стало контролировать кредиты, отпускаемые авансом ВПК. Эти кредиты, по инициативе министра А.А. Поливанова были непропорционально большими. К декабрю 1915 г. из средств, выделяемых ВПК 81% было отпущено авансом. По сведениям Б.В. Штюрмера деятельность ВПК и Земгора «поддерживается исключительно на казённые средства (свыше 553.000.000 рублей казённых субсидий и только 4. 362.000 рублей местных средств)». При этом ВПК не справлялись со взятыми обязательствами. В связи с этим правительство неуклонно снижало выделяемые средства. Если с середины 1915 г. по 1 февраля 1916 г. ВПК было отпущено 129 млн. рублей, то с 1-е февраля 1916 по 1-е февраля 1917 — всего 41 млн. рублей.

Попытка правительства взять под контроль прибыль ВПК затронула личные денежные интересы представителей крупного капитала. Так, член Государственной Думы и Прогрессивного блока кадет А.И. Шингарев через своих доверенных лиц контролировал общество оптовых закупок, которое получило из общественных средств товаров свыше, чем на 100 тыс. рублей, и ссуду в 50 тыс. При этом общество продавало продукты выше установленных цен.

Другой представитель ВПК, председатель его Саратовского областного отделения, Ф.Ф. Шмидт, пользуясь своим общественным положением, летом 1916 г. искусственно завышал в Саратове цены на муку. В результате проведённой правительственной проверки, в отношении Ф.Ф. Шмидта началось судебное разбирательство. 

Задетые правительством за экономические интересы, ВПК становились активными сторонниками введения ответственного министерства. Летом 1916 г. оппозиция пыталась воздействовать на правительство с помощью ставки. Когда Гучков понял, что правительство будет пресекать любые его попытки использовать ВПК в открытой агитации, он перешёл к другой тактике, организовав, через те же ВПК, кампанию по обвинению правительства в неспособности снабдить армию снарядами. 

18-го августа А.И. Гучков написал «секретное» письмо начальнику штаба генералу М. В. Алексееву. При этом Гучков сделал всё, чтобы это письмо было предано огласке, и чтобы с ним было ознакомлено наибольшее число заинтересованных людей. Письмо это, по признанию Гучкова, им «было использовано как агитационное средство против строя».

В своём письме генералу Алексееву Гучков сообщал «голые факты», что Б.В. Штюрмер запретил премировать заводы, выпускающие тяжёлые снаряды сверх нормы. При этом Гучков, ссылаясь на генерала А.А. Маниковского, сообщал, что «вряд ли удастся при новых условиях добиться увеличения выпуска тяжёлых снарядов». Гучков прямо обвинил Б.В. Штюрмера, военного министра Д.С. Шуваева и министра торговли князя В.Н. Шаховского в работе на Берлин. Несостоятельность изложенных в письме А. И. Гучкова фактов, была убедительно раскрыта в докладах Б.В. Штюрмера Государю. 

Штюрмер объяснял причину появления письма Гучкова, неудачей «руководителей противоправительственного движения сломить проводимую Правительством систему». Эта неудача, по словам Штюрмера, заставила оппозицию действовать «путём инсинуаций о том, что оно парализует деятельность военных властей в деле борьбы с внешним врагом». Эта «клевета нашла выражение в письмах Гучкова на имя начальника штаба Верховного Главнокомандующего».

Отставка одного из лидеров «Группы Кривошеина» С.Д. Сазонова с поста министра иностранных дел и назначением сначала на эту должность, а потом и главы правительства Б.В. Штюрмера, в значительной степени ломало планы Прогрессивного блока. Летом 1916 г. Штюрмер представил Императору Николаю II письменный доклад, в котором определил, что целью Прогрессивного блока является внесение в Думу большого числа заранее невыполнимых законопроектов «несоображённых ни с историей, ни с практикой, ни с духом русского законодательств». Отказ правительства утверждать подобные законопроекты, будет использован Прогрессивным блоком в качестве доказательства, что Дума «не в состоянии ничего практически осуществить, ибо Правительство, опасаясь всяческих преобразований, ведёт постоянную и упорную борьбу с прогрессивными течениями общественной мысли».

Б.В. Штюрмер сообщал Государю, что Дума, в лице её «прогрессивного» большинства отказывалось работать с Советом министров и требовала создания «кабинета из лиц, облечённых её доверием и перед нею ответственных». Дума, по убеждению Штюрмера, «прямо обратилась к штурму власти». 

В июле 1916 г. Император Николай II потребовал ускорить роспуск Думы на каникулы. На докладе Штюрмера, Государь повелел распустить Думу не позднее середины июля 1916 г. 

Пока Дума бездействовала в перерывах между сессиями, правительство попыталось провести ряд действий, направленных на ослабление позиций А.И. Гучкова в военно-промышленных комитетах. «Правительством, — докладывал Б. В. Штюрмер, — был принят ряд мер, направленных к ограничению деятельности учреждений, созданных Особыми совещаниями по обороне государства, когда деятельность этих учреждений выходила за рамки закона и учреждения эти являлись ареной для политической агитации. В дальнейшем положен предел политической агитации Военно-промышленных комитетов, ограничены случаи созвания всякого рода съездов и приняты другие меры предупредительного характера».

Ситуация в стране и на фронте весной-летом 1916 г. окончательно привели А.И. Гучкова к мысли о дворцовом перевороте. В конце сентября — начале октября 1916 г. на квартире кадета М.М. Фёдорова состоялось несколько встреч А.И. Гучкова со своими единомышленниками, среди которых были М.В. Родзянко, Н.В. Некрасов, С.И. Шидловский, А.И. Шингарёв, М.И. Терещенко. 

Вскоре к ним примкнул князь Д.Л. Вяземский. Он был доверенным лицом Великого Князя Николая Николаевича. По словам Гучкова именно на Вяземского должна была быть возложена задача по привлечению войск для осуществления переворота. По словам Гучкова у его группы «план очень быстро сложился». План этот заключался в захвате царского поезда, во время одной из поездок Государя из Петрограда в Ставку или обратно. Для этого «были изучены маршруты» следования поезда. Арестовав Государя, предполагалось тут же принудить его к отречению от престола в пользу Цесаревича Алексея при регентстве Великого Князя Михаила Александровича. Одновременно с этим в стране вводился конституционный строй. По словам Гучкова, рассматривался вариант с убийством Государя, но он якобы были отвергнут. Согласно Гучкову, выработанный план был «хирургической операцией в смысле революционного акта воздействия на Государя, в смысле отречения». Гучков и его единомышленники «крепко верили, что удастся вынудить у Государя отречение с назначением Наследника в качестве преемника. Должны были быть заготовлены соответствующие манифесты, предполагалось все это выполнить в ночное время, наиболее удобное, и предполагалось, что утром вся Россия и армия узнают о двух актах, исходящих от самой верховной власти, — отречении и назначении Наследника».

Обратим внимание на свидетельство А. И. Гучкова и про «заготовленные» манифесты, и про «ночное время» отречения, и про то, что Россию собирались поставить перед фактом смены Царя. Всё это будет с точностью выполнено 1-2 марта 1917 г. Таким образом, замысел заговора Гучкова представлял собой быстрый дворцовый переворот, закамуфлированный под легитимную передачу власти от Императора Николая II к Цесаревичу Алексею при регентстве Великого Князя Михаила Александровича, который, в свою очередь, полностью бы зависел от регентского совета, в котором главную роль должен был играть Гучков. 

П.Н. Милюков в своих воспоминаниях прямо указывал, что А. И. Гучков «не исключал и самых крайних форм устранения Царя, если бы переворот совершился в форме, напоминавшей ему XVIII столетие русской истории, — в форме убийства. Но если бы переворот совершился в форме, которую он лично предпочитал — в форме военного пронунциаменто, то он желал бы удаления царя в форме наиболее «мягкой» — отречения от престола». Профессор Ю.В. Ломоносов, бывший во время войны высоким железнодорожным чиновником и по совместительству активным агентом революции, писал в своих воспоминаниях: «наиболее вероятным исходом казалась революция чисто дворцовая, вроде убийства Павла». Милюков признавал, что руководство Прогрессивного блока изначально было посвящено в замысел заговора. Представители блока, включая самого Милюкова, присутствовали на встречах у М.М. Фёдорова. «Блок исходил из предположения, — вспоминал Милюков, — что при перевороте, так или иначе Николай II будет устранен с престола. Блок соглашался на передачу власти монарха к законному наследнику Алексею и на регентство до его совершеннолетия — великому князю Михаилу Александровичу. Мягкий характер великого князя и малолетство наследника казались лучшей гарантией перехода к конституционному строю». 

Понятно, что в регентский совет при малолетнем государе должны были войти А.И. Гучков, П.Н. Милюков, представители российского промышленного олигархата. Сам Гучков отрицал наличие у себя амбиций регента и существование списка кандидатов в регентский совет. Дескать, думали только о России, а не о власти. Однако очевидно лукавство Гучкова. Если задолго до переворота существовали списки так называемого Ответственного министерства, то, тем более, должен был существовать и список регентского совета. Именно там, в регентском совете и должна была быть сосредоточена главная власть заговорщиков.

Слова А. И. Гучков о том, что он и его соратники по заговору отказались от организаций массовых беспорядков и использования их для начала переворота – не соответствовали истине. На самом деле и Гучков, и Милюков не только не отказались от организации рабочих выступлений, но, наоборот, возлагали на них большие надежды. Однако сам Гучков не был в состоянии вывести рабочих на улицы. Кто-то должен был ему в этом содействовать. Это ему было оказано в лице так называемой Рабочей группы Центрального военно-промышленного комитета. «Создание рабочих групп военно-промышленных комитетов, — пишет Г.М. Катков, — было задумано и проведено в жизнь в 1915-1916 годах Гучковым и Коноваловым в Петрограде и Москве, а в Киеве — М. И. Терещенко. Текстильный магнат А. И. Коновалов ещё до начала войны связался через большевика И. И. Скворцова-Степанова с революционными кругами и пытался организовать «информационный комитет» «всех партий и оппозиционных групп».

Рабочие группы состояли почти полностью из меньшевиков-мартовцев, которые имели немалое влияние на рабочих крупных петроградских заводов. В тот момент, когда руководство большинства социал-демократических партий и группировок не верило в реальность государственного переворота и отказывалось выводить людей на улицы, Рабочая группа с радостью ухватилась за предложенный ей Гучковым тактический союз. Начальник Петроградского охранного отделения генерал К.И. Глобачёв в своём секретном докладе директору департамента полиции сообщал, что «рабочая группа ЦВПК вошла в тесное соприкосновение с оппозиционной общественностью».

Милюков, который не имел ни каких рычагов воздействия на рабочих, возможность использования связей Гучкова в рабочей группе было весьма заманчивой возможностью. Глобачёв докладывал департаменту полиции, что «руководящие «дельцы» парламентского Прогрессивного блока, руководимого тесно сплотившейся группой Родзянко, Милюкова», изверились в возможности заставить Правительство добровольно «передать всю полноту власти думскому большинству», которое ввело бы «в России начала «истинного парламентаризма по западноевропейскому образцу». Милюков и Родзянко примкнули к другой конспиративной группе, во главе которой стояли «не менее жаждущие власти А.И. Гучков, князь Львов, С.И. Третьяков-Коновалов». Группа Милюкова делала ставку на организацию массовых выступлений рабочих в защиту Государственной думы, которую, по планам прогрессистов, Царь должен был обязательно распустить. Гучков, наоборот, полагал, что рабочие выступления должны стать отвлекающим манёвром для тихого государственного переворота, с тем, чтобы на следующее утро страна узнала бы имя нового Царя, регента и главы регентского совета, то есть его, Гучкова, имя. Генерал А. И. Спиридович писал, что Гучков «создав широкое рабочее движение около Гос. думы, надеялся более легко осуществить персональный дворцовый переворот».

Как сообщал генерал Глобачёв, группа Гучкова «все свои надежды и упования основывает на исключительной уверенности в неизбежности «в самом ближайшем будущем» дворцового переворота, поддержанного всего-навсего лишь одной-двумя сочувствующими этому перевороту воинскими частями»». Дворцовый переворот должен был передать группе А. И. Гучкова всю полноту власти. 

А.И. Гучков приобрёл в руководстве Рабочей группы значительное влияние, став, наряду с А.И.Коноваловым, фактическим её руководителем. При этом гучковцы собирались превратить Рабочую группу в руководящий орган всего рабочего класса. Гучков и оппозиция всячески заигрывали с революционными организациями, поощряя и потворствуя их деятельности среди рабочих. Это дало возможность генералу А.И. Спиридовичу утверждать, что «представители буржуазии помогали организации рабочих революционных кадров». Спиридович писал о «лицемерной тактике Гучкова, Коновалова и К^о», которые мечтали «не о победе над немцами, а о победе над Самодержавием. Капитал стремился к власти».

Начиная с осени 1916 г., Гучковым и другими участниками заговора была развёрнута активная пропагандистская кампания с целью компрометации власти. Главным рупором этой кампании в Думе стал её председатель камергер М.В. Родзянко. Н.А. Маклаков в письме к Императору Николаю II определял роль Родзянко как «напыщенного и неумного» исполнителя, за которым «стоят его руководители, гг. Гучковы, кн. Львовы и другие, систематически идущие к своей цели». Маклаков полагал, что цель эта «ослабить силу значения святой, истинной и всегда спасательной на Руси идеи Самодержавия».

План действий руководителей Государственной думы заключался в том, чтобы спровоцировать правительство на перерыв занятий Думы, после чего организовать беспорядки в её поддержку среди рабочих, молодёжи и даже в войсках. Петроградское охранное отделение сообщало, что серьёзных организованных выступлений «следует ожидать только в случае роспуска Государственной Думы».

Поэтому Император Николай II считал роспуск Думы опасным шагом и полагал, что он станет не нужен после успешного наступления на фронте. Это понимали и в оппозиции. Уже после февральских событий П.Н. Милюков в письме монархисту И.В. Ревенко признавал, что оппозиция твёрдо решила «воспользоваться войною для производства переворота. Ждать больше мы не могли, ибо знали, что в конце апреля или начале мая наша армия должна была перейти в наступление, результаты коего сразу в корне прекратили бы всякие намеки на недовольство и вызвали бы в стране взрыв патриотизма и ликования». Эти строки Милюкова подтверждаются словами генерала Глобачёва, который писал, что «для революционного переворота в России имелся один месяц, то есть до 1-го апреля. Дальнейшее промедление срывало революцию, ибо начались бы военные успехи, а вместе с ними ускользнула бы благоприятная почва».

Между тем, оппозиция как могла, провоцировала правительство на жёсткие шаги. Осенью 1916 года заговорщики нагнетают обстановку, изображая дело, таким образом, словно Россия из-за деятельности правительства стоит перед военным поражением. Оппозиция напрямую обвиняла верховную власть в измене. 

30 декабря 1916 г. А. И. Гучков на заседании ЦК октябрятской партии «намекнул на возможность неожиданного выхода из тупика в ближайшие дни, вне воздействия и усилий общественности. В этих соображениях А. И. Гучков рекомендовал своей партии всячески поддерживать Прогрессивный блок».

В конце 1916 г. князь А. В. Оболенский утверждал, что во главе заговора были «председатель Думы Родзянко, Гучков и Алексеев. Принимали участие в нём и другие лица, как генерал Рузский, и даже знал о нем А.А. Столыпин, (брат Петра Аркадьевича). Англия была вместе с заговорщиками. Английский посол Бьюкенен принимал участие в этом движении, многие совещания проходили у него».

С конца октября и до начала ноября 1916 г. в донесениях наружного наблюдения за «Санитарным», под таким псевдонимом проходил Гучков в справках филёров, появляются сообщения об активизации деятельности объекта наблюдения. А.И. Гучков посетил штаб Северного фронта, в Риге встретился с начальником гарнизона генералом Радко-Дмитриевым. 30 октября имела место встреча А.И. Гучкова и с графом В.Н. Коковцовым. В своих поездках Гучков пользовался автомобилем А.И. Коновалова. 

Прогрессивный блок ждал от власти роспуска Думы, для организации беспорядков. В секретном докладе начальника Охранного отделения генерала Глобачёва в конце января 1917 г. сообщал, что представители руководящего думского большинства собираются «повторить события 9-го января 1905 года». Застрельщицей этого нового «кровавого воскресенья» должна была стать меньшевистская Рабочая группа ЦВПК, негласно ориентированная на Гучкова. Рабочая группа собиралась к открытию очередной думской сессии провести 14-го февраля 1917 г. «мирную демонстрацию». О том, что эта должна была быть за «мирная» демонстрация, свидетельствуют донесения Охранного отделения, которые прямо называют её — восстанием. По мнению Особого отдела департамента полиции «14 февраля нужно ожидать чего-то тяжёлого и серьёзного».

24 января Рабочая группа распространила среди рабочих прокламацию, в которой призывалось «решительно устранить самодержавный режим». В двадцатых числах января Петроградское охранное отделение сообщало, что Рабочая группа усиленно готовит массовые выступления. 27 января Петроградское Охранное отделение нанесло по замыслам заговорщиков ощутимый удар, арестовав всё руководство Рабочей группы: К.А. Гвоздёва, И.И. Емельянова, Г.Х. Брейдо, Е.А. Гудкова, В.М. Абросимова и других. Все арестованные были заключены в тюрьму «Кресты». Руководство рабочей группы было обвинено в том, что оно «под предлогом участия в учреждении содействий обороне страны» встало «на путь организации революционного движения в Империи».

Аресты были произведены с санкции министра внутренних дел А.Д. Протопопова, который, согласно воспоминаниям генералов К.И. Глобачёва и А. И. Спиридовича, пошёл на этот арест под сильным давлением охранного отделения. При этом А.Д. Протопопов категорически отказался арестовывать А.И. Гучкова, якобы из-за страха перед общественным мнением. 

Арест Рабочей группы произвёл на А.И. Гучкова и его единомышленников «ошеломляющее впечатление». Одним ударом, правительство лишило их орудия организации переворота. У Гучкова «была выдернута скамейка из под ног; связующее звено удалено и сразу обрывалась связь центра с рабочими кругами». По некоторым сведениям, после ареста Рабочей группы, А. И. Гучков стал предлагать единомышленникам провести немедленный дворцовый переворот по разработанному им плану. Гучков убеждал соратников «захватить Государя Императора, вынудить его отречение в пользу Цесаревича, причём при сопротивлении Гучков был готов прибегнуть и к цареубийству». Спиридович указывал, что кроме Гучкова, в плане участвовали Н.В. Некрасов, князь Д.Л. Вяземский, М.И. Терещенко и генерал-майор А.М. Крымов. По сведениям А.И. Спиридовича, план провалился, потому что «Гучков не нашел среди офицеров людей, соглашавшихся идти на цареубийство».

27-го января 1917 г. был нанесён тяжёлый удар по заговору Гучкова и «Прогрессивного блока». Начавшиеся 23-го февраля выступления рабочих в Петрограде были не в поддержку Государственной думы, как того планировала либеральная оппозиция, а с неполитического требования: «хлеба!». В этих условиях дворцовый переворот Гучкова становился сложно выполним.

Арестовав Рабочую группу, охранное отделение считало, что фактически обезоружило Гучкова. Кроме того, в МВД исходили из оперативной информации, которая утверждала, что любое массовое выступление должно быть связано с роспуском Государственной Думы. 16-го февраля 1917 г., то есть сразу же после разгона февральской демонстрации в Петрограде, Протопопов получил от Московского охранного отделения уверение, что серьёзных демонстраций и беспорядков «следует ожидать возникновения серьёзных демонстративных выступлений не в настоящее время, а только в случае роспуска Государственной Думы».

Но ни А.Д. Протопопов, ни руководство Охранного отделения не предполагали, что помимо Гучкова и Прогрессивного блока с их Рабочей группой, существовали иные силы способные организовать беспорядки, никак не связанные с Думой. Эти силы и стали ведущими в февральских событиях 1917 г.