статьи

Император Николай II при своём вступлении на престол не имел чёткой программы внешнеполитического курса. Он признавался Гирсу: «Я ничего не знаю. Покойный Государь не предвидел своего конца и не посвящал меня ни во что». Несмотря на неопытность в вопросах внешней политики, Николай II с первых дней имел своё виденье ее целей и задач. Гирс после первых докладов отзывался о Николае II как об «очень умном, любезным, сметливым» человеке, который является «единственным руководителем внешней политики». В начальный период царствования Государю помогали министры иностранных дел: Николай Карлович Гирс (1894-1895), князь Алексей Борисович Лобанов-Ростовский (1895-1896), Николай Павлович Шишкин (1896-1897), граф Михаил Николаевич Муравьев (1898-1900), граф Владимир Николаевич Ламздорф (1900-1906).

Первым стремлением Императора Николая II было чётко обозначить преемственность своего царствования от предыдущего. 21 октября (2 ноября) 1894 г. Государь поручил Гирсу разослать главам иностранных внешнеполитических ведомств циркуляр, в котором подчеркивалось: «Россия останется верной своим традициям. Она будет развивать дружественные связи со всеми державами и продолжит поддерживать право и законный порядок, как наилучший залог безопасности государств».

После кончины 14 января 1895 г. пожилого Гирса Император Николай II 26 февраля 1895 г. назначил на должность главы МИДа опытного дипломата князя Лобанова-Ростовского. Главной задачей перед новым министром Николай II поставил сохранение status-quo в Европе и недопущение участия России в большой войне. В беседе с Лобановым-Ростовским Царь подчеркнул: «Мир важнее всего, если только честь не задета». Брат германского императора Вильгельма II принц Генрих Прусский из бесед с Николаем II сделал вывод, что если когда-нибудь Царь «поведет войну в Европе, то только потому, что будет считать себя подвергшимся нападению со стороны другой великой державы».

Борьба за мир не была вызвана у Николая II только морально-нравственными соображениями. Для индустриализации России был необходим внешний и внутренний мир, а также привлечение иностранных капиталов. Этого можно было достичь, только в диалоге с правительствами ведущих держав мира. Необходим был выход Российской империи из изоляции. Для решения этого вопроса было очень важно, как будут развиваться русско-французские отношения.

После кончины Александра III, президент Франции Ж.К. Перье узнал от Н.К. Гирса, что новый Государь скорее всего, не осведомлен о секретной франко-русской конвенции. Действительно, Николай II узнал о её существовании только 16 ноября 1894 г. во время первого доклада того же Гирса, так как Александр III не считал нужным ставить кого-либо о ней в известность. Во время встречи 5 ноября 1894 г. с представителем Франции генералом Р. Буадефром, Николая II заверил, что «ничего не изменится из того, что делал мой отец». Государь также подчеркнули, что он решил твёрдо держаться военной конвенции с Францией. Однако Николай II рассматривал соглашение с Парижем гораздо шире, чем его отец. Александр III относился к конвенции как к временному политическому ходу, призванному оказать давление на Германию. Но Николай II «с первых дней своего царствования стремился превратить франко-русский союз из орудия «реванша» в орудие европейского замирения». Николай II считал необходимым официально признать военный союз с Францией и одновременно объявить о дружбе с Германией. В 1897 г. министр иностранных дел граф Муравьев заверил высокопоставленного германского дипломата Б. фон Бюлова, что Император Николай «в силу глубочайшего убеждения желает мира, мира повсюду, но особенно в Европе и в частности между Германией и Россией».

20 июля (1 августа) 1896 г. новый президент Франции Феликс Фор пригласил Царскую Чету посетить Париж. Государь вначале колебался, так как Европе могло показаться, что Россия придает отношениям с Парижем особое значение. Поэтому, принимая приглашение президента, Государь сделал все, чтобы не придавать визиту в Париж характера «исключительности». Николай II писал Великому Князю Георгию Александровичу: «Сперва мы съездим в Австрию, затем — в Германию, Данию, Англию, Францию и, наконец, Дармштадт».

Начавшееся большое европейское турне молодого Царя, едва не было прервано скоропостижной кончиной 17 августа на станции Шепетовка министра иностранных дел князя Лобанова-Ростовского. Это была большая потеря для Государя, замену, которой он смог найти только в апреле следующего года в лице графа Муравьёва. 23 сентября 1896 г. Самодержец прибыл в Париж вместе с супругой и десятимесячной Великой Княжной Ольгой Николаевной.

  Четырёхдневное пребывание Царя и Царицы получило наименование «русской недели». Апофеозом визита Николая II стал большой смотр французским войскам под г. Шалоном. После смотра, произнося тост, Николай II заявил, что между «нашими обеими армиями существует глубокое чувство братства по оружию». Эти слова, сказанные твёрдым голосом, «произвели глубокое впечатление, которое сказалось в многократных и восторженных «ура». Однако верный своей политики сохранять status quo, Николай II сразу же после Парижа отправился в Германию, где его ждали встречи с императором Вильгельмом II.

11 (23) августа 1897 г. в Россию с ответным визитом прибыл президент Ф. Фор. Во время обеда на борту французского крейсера « Pothuau » Николай II и президент открыто заявили о союзе двух государств, назвав их «дружественными и союзными нациями». Подтверждением этих слов стал пятидесятитысячный парад русской Императорской гвардии в Красном Селе.

Торжественный прием, оказанный Николаю II в Париже, серьёзно обеспокоил германские правящие круги. Император Вильгельм II ставил своей первоочередной задачей разорвать зародившийся франко-русский союз. Когда Николай II вступил на престол, тридцатипятилетний кайзер Вильгельм уже шесть лет находился на германском троне. Поэтому, он считал себя вправе давать русскому Кузену «братские» советы. Однако они у Николая II ничего кроме раздражения не вызывали. В своем дневнике Государь называл кайзера «нудным, несносным, не дающим покоя господином Вильгельмом». В письмах Вильгельм II заверял Государя в своей «неизменной дружбе и любви» и указывал ему, что «великой задачей» России «является дело цивилизации Азиатского материка и защиты Европы от вторжения жёлтой расы». При этом кайзер всячески предупреждал Царя об опасности сближения с республиканской Францией. Лобанов-Ростовский считал: «Император Вильгельм предлагает нам Константинополь и всё, что мы только захотим, чтобы оторвать нас от Франции. Чтобы мы дали ему раздавить Францию, чтобы потом полностью подчинить нас своему руководству».

Гросс-адмирал А. фон Тирпиц в своих воспоминаниях писал: «Николай II был настроен в пользу Германии. Общественность составила себе ложное представление о царе. Это был честный, лично бесстрашный человек со стальными мускулами. <…> Николай II в одной из бесед со мною сказал по собственной инициативе: Гарантирую вам, что я никогда не буду воевать с Германией». Это же Николай II подтвердил в разговоре с Бюловым: «Если Россия и Германия не будут жить в мире друг с другом, то они зарежут сами себя. Пользу от ссоры Пруссии-Германии и России извлекут революция и поляки, а вред от этого получат обе империи и их династии».

После скоропостижной кончины 8 (21) июня 1900 г. графа Муравьёва, на должность министра иностранных дел Государь назначил графа Ламздорфа. Тот формулировал внешнеполитическую линию Николая II следующим образом: «Для того чтобы быть действительно в хороших отношениях с Германией, нужен союз с Францией. Иначе мы утратим независимость».

Однако Вильгельм II, стремившийся к глобальному господству Германской империи, в беседе с только что им назначенным послом в Париже князем Г. фон Радолином сказал: «Я надеюсь, что Вы затратите меньше времени для того, чтобы поссорить Россию и Францию, чем затратил Ваш предшественник для того, чтобы поссорить Францию и Англию». Осенью 1897 г. кайзер, воспользовавшись убийством китайскими фанатиками двух немецких миссионеров в провинции Шаньдун, приказал своему флоту захватить порт Киао-Чао (Цзяочжоу), где у России, согласно договоренностям с правительством «Поднебесной» империи было право зимовки боевых кораблей. Николай II заявил на это резкий протест и был готов ввести свою эскадру в Киао-Чао. Перепуганный Вильгельм II предложил Царю компромисс: Россия признает захват Германией Киао-Чао, а Берлин признает занятие Россией любого другого китайского порта. Николай II согласился, и вскоре для стоянки русского военно-морского флота был выбран незамерзающий Порт-Артур. Вильгельм II заявил русскому послу в Берлине графу Н.Д. Остен-Сакену: «Вы знаете, что я принимаю близко к сердцу всякий политический успех Императора Николая. Вот мы оба прочно утвердились на Дальнем Востоке, – пусть это не нравится Англии!».

  Вскоре после того, как Вильгельм II «порадовался» русским успехам, он поспешил сообщить английскому послу в Берлине Ф.К. Лэссельсу, что Россия активно интригует против Великобритании и что она заключила тайный союз с эмиром Афганским. Лондону это политическое интриганство Вильгельма была на руку, так как давало возможность посеять рознь между Россией и Германией. В марте 1899 г. королева Виктория убеждала Николая II в нечистоплотных интригах кайзера, выражая опасения, что «Вильгельм будет говорить Вам всякие гадости про нас, как он уже наговорил их нам против Вас». Николай II понимал, что королева преследует в отношении России те же цели, что и император Вильгельм. Тем не менее, в письме от 13 (25) марта 1899 г. Государь благодарил «дражайшую бабушку» за то, что она «открыла ему глаза» на коварство Вильгельма.

18 октября 1898 г. Вильгельм II в сопровождении канцлера Бюлова и большой свиты прибыл в Константинополь. Официально целью поездки было «паломничество по святым местам». Султан Абдул Гамид был весьма польщён визитом такого высокопоставленного «паломника», обещавшего султану «вечную дружбу и вечный мир». Визит кайзера в Царьград не мог не вызвать у Николая II чувства раздражения и тревоги. Французский военный атташе в Петербурге подполковник Мулен сообщал военному министру генералу Г. Галифе в апреле 1899 г.: «Император России весьма встревожен и некоторые представители из окружения Императора уже серьёзно обсуждают возможность визита в Константинополь и Иерусалим русского Государя и Императрицы, который бы свёл на нет все проекты Вильгельма».

Вильгельм II, понимая, сколь болезненно восприняли его турецкий визит в Петербурге, заверял Николая II, что он ездил туда как простой паломник. Однако это не обмануло Царя, и он осенью 1899 г., находясь в Потсдаме прямо заявил: «Нет никакого вопроса, в котором интересы Германии и России находились бы в противоречии. Есть только один пункт, в котором вы должны считаться с русскими традициями и бережно к ним относиться — а именно на Ближнем Востоке. Вы не должны создавать впечатления, будто вы хотите вытеснить Россию, в политическом или экономическом отношении, с того Востока, с которым она веками связана многими узами национального и религиозного характера».

В 1896 гг. в Османской империи прошли массовые убийства армян. Под предлогом их защиты, королева Виктория потребовала ввести в Босфор британский флот и занять Константинополь. В британских правящих кругах обсуждалась возможность низложения султана Абдул Гамида II и замены его английским ставленником. Для Николая II настал тревожный момент, когда приходилось принимать быстрые решения, чтобы отстоять геополитические интересы России. 11 (23) -18 (30) сентября 1896 г. во время своего европейского турне Николай II провёл в шотландском королевском замке Бальмораль важные переговоры с премьер-министром лордом Робертом Солсбери. Глава британского правительства дал понять, что Лондон готов пойти на определённые уступки России в ближневосточном вопросе, предложив вариант: Россия признает оккупацию Англией Египта, а Англия — контроль России над Черноморскими проливами. Государь выступил за сохранение status-quo, указав, что «попытка принудить Турцию путем захвата любой части ее территории является опасной для всякой державы, так как она обострит противоречия между державами и приведет к войне...». С другой стороны, Николай II признал, что «...опасно оставлять дела такими, как они есть...», потому, что в случае краха Османской империи, возможно вмешательство в раздел ее владений какой-либо державы, в частности Австро-Венгрии, что опять-таки явится поводом для большой войны. Николай II убеждённо сказал, что «подобное решение вопроса будет отвергнуто русским общественным мнением». Государь ясно дал понять, что проливы должны перейти под контроль России, ибо «это дверь в комнату, в которой русские живут, и он должен иметь ключ от этой двери». Но, продолжал Царь, желая получить «ключи от двери», он не собирается добиваться этого военным путём и ущемлять интересы других держав, а сама мысль о войне, вызывает в нём неприязнь. Государь фактически отказал Солсбери в согласии на аннексию Египта, которая была невыгодна для России.

Договориться с Сослбери не удалось, и угроза того, что британская эскадра, дрейфующая у входа в Дарданеллы, займёт Константинополь и навяжет султану свои правила игры, становилась все более реальной. В этих условиях Николай II согласился с министром иностранных дел Габриэлем Ганото на участие России в осуществлении международного контроля над Турцией. Однако по возвращении в Петербург Николай II встретил общее возражение по этому решению. Особенно возражал посол в Константинополе Александр Иванович Нелидов, убеждая в необходимости скорейшего захвата Босфора русским флотом при соглашении с султаном. 23 ноября (5 декабря) 1896 г. этот вопрос обсуждался в Царском Селе на Особом совещании в Высочайшем присутствии. Большинство участников склонилось к необходимости занятия Босфора, причем Николай II написал на полях протокола с этим решением: «Навсегда». Но в последний момент Босфорская операция была отменена. А.В. Игнатьев подчеркивал, что от высадки десанта пришлось отказаться, так как «выявились расхождения с Францией, касавшиеся принципиального вопроса о применимости при вероятных осложнениях союзных обязательств».

Несостоявшийся захват Босфора русским флотом, показал Николаю II, что политического решения овладения проливами в той международной ситуации не существует. Военное решение было для Государя неприемлемо и таило в себе большие опасности. Поэтому Николай II считал: «Нам только можно наметить цели нашей политики в вопросе о проливах, и захват Дарданелл, само собой разумеется, самое желательное. Но когда и как можно достигнуть этой цели — этого теперь сказать нельзя». Именно это понимание окончательно склонило Николая II к развороту внешнеполитического курса и началу реализации Большой азиатской программы, в ходе которой Россия должна была получить выход к незамерзающим портам Тихого океана.

Для этого, Николаю II нужно было сохранение status quo на Балканах. Как писал в 1896 г.князь Лобанов-Ростовский, «нам надо поставить Балканы под стеклянный колпак, пока мы не разделаемся с другими, более спешными делами». Для этого надо было договариваться с Веной. Поэтому свой первый заграничный визит с 15 по 17 (27-29) августа 1896 г. Николай II нанёс шестидесятичетырёхлетнему императору Францу Иосифу I. Внутриполитическая и международная ситуация конца XIX в. вынуждала австро-венгерское руководство искать компромиссы с Россией. Поэтому во время произнесения тостов, Франц Иосиф поднял бокал «за связующую дружбу» между ним и Царем. Николай II также заверил австрийскую сторону, что он является убежденным сторонником соглашения с ней, но «желающий совместить это с традиционной покровительственной ролью русских на Балканах».

15 (27) апреля 1897 г. по приглашению Николая II австрийский император прибыл в Петербург. Царь отнесся «к Францу Иосифу в высокой степени почтительно, как к престарелому старцу, что производило на всех самое прекрасное впечатление». Результатом переговоров в Петербурге стало соглашение по Балканам. Монархи договорились поддерживать status quo, и установили, что оба правительства «не имеют на Балканском полуострове никаких иных целей, кроме как поддержание, укрепление и мирное развитие создавшихся там малых государств». Николай II высоко оценил «счастливые результаты» визита австро-венгерского императора. «Взаимные обязательства — сказал Царь, — принятые на себя обеими империями привели к исчезновению опасности возможного конфликта между Россией и Австрией на Балканах».

Договоренности с Веной, позволили Николаю II начать процесс нормализации отношений с Болгарией и Сербией. Летом 1894 г. в Петербург была направлена делегация русофилов во главе с митрополитом Тырновским Климентом (Друмевым). Николай II принял болгарскую делегацию в Большом Петергофском дворце. В ответ на теплое приветствие митрополита Климента, Николай II заявил: «Мне хорошо известно, что не болгарский народ и не духовенство виноваты во всём происшедшим, и я уверен в их преданности и любви». Приём болгарской делегации положил начало процессу нормализации русско-болгарских отношений.

Политика Императора Николая II в конце XIX-начале ХХ в. характеризовалась своей антиколониальной направленностью в отношении некоторых государств Африки и Азии. Совокупность источников свидетельствует, что в основе помощи России Эфиопии, Сиаму и государствам буров лежало стремление Николая II не допустить их закабаления западными колонизаторами, в первую очередь Англией.

Русско-английские отношения первого десятилетия царствования Императора Николая II занимают особое. По словам Витте «Государь считал англичан нашими заклятыми врагами». Когда в 1896 г. Великий Князь Алексей Александрович в рецензии на книгу М.И. Кази о военном флоте, написанной для Государя, с возмущением отметил, что автор считает «Англию нашим главным неприятелем», Николай II на полях пометил: «К этому я вполне присоединяюсь, как всякий русский, знающий родную историю».

В Лондоне вначале рассчитывали, что молодой и неопытный Царь станет проводником британской политики. Королева Виктория пыталась оказывать влияние на Николая II, надеясь, что тёплые родственные чувства будут способствовать продвижению английских интересов. Однако надежды королевы не оправдались — Николай II был убеждён, что в политике «нельзя руководствоваться личными чувствами и отношениями».

Император Николай II внимательно следил за ходом Англо-бурской войны и радовался успехам южно-африканских войск. В письме к Великому Князю Сергею Александровичу Николай II признавался, что «от души желает бурам ещё больших успехов, чем они до сих пор имели». Николай II выразил надежду, что «поднимется восстание остальных буров, живущих в английских южно-африканских колониях».

  Между тем, в марте-июне 1900 г., добившись большого численного и технического перевеса, английские войска захватили столицы бурских государств. Английские колонизаторы развязали кровавый террор против бурского мирного населения, проводя в Южной Африке тактику «выжженной земли». Впервые в истории ими были созданы концлагеря, в которых заключались мирные жители, в том числе женщины и дети.

Варварское ведение войны англичанами не могло оставить равнодушным Николая II. Он поручил Ламздорфу подготовить свои соображения по поводу возможного дипломатического давления на Лондон. Но Россию не поддержало ни одно европейское государство.

25 марта (6 апреля) 1895 г. министр иностранных дел Лобанов-Ростовский докладывал Николаю II: «Главный и самый опасный противник наш в Азии — бесспорно Англия». Напротив этих слов Николай II поставил помету на полях: «Конечно». Николай II не верил Лондону, усматривая в его политике стремление «помещать нашему развитию на Дальнем Востоке».

Император Николай II и созыв Гаагской конференции.

Советская историография объясняла инициативу Императора Николая II по созыву мирной конференции тремя основными мотивами: политическим, идеологическим и финансовым. Признавая относительную справедливость данных утверждений, следует признать их явную недостаточность, так как они не учитывают нравственную причину. Николай II говорил французскому дипломату Ж. Жюссерану что он не «строит больших иллюзий по поводу практических и немедленных результатов от конференции», но уверен в её необходимости по причине моральной. С.С. Ольденбург писал: «Предвидя опасность великой катастрофы, Государь как по своему положению, так и по своим личным свойствам, один оказался во весь рост поставить перед миром вопрос о грядущих потрясениях. Нота об опасностях вооруженного мира была не практическим политическим ходом; это был вопрос, обращенный к государствам, хотите ли вы приложить усилия, чтобы ее предотвратить?».

Непосредственной причиной, побудившей Николая II предложить созыв мирной конференции стала англо-бурская война. Граф Муравьёв писал, что Николай II видел в ней «новое доказательство необходимости уменьшения, насколько это возможно, ужасов состояния войны». Государь принял самое непосредственное участие в разработке и планировании мирной конференции. Достаточно отметить, что Николай II внимательно изучал проекты программы, отвергнув несколько её вариантов.

12 (24) августа 1898 г. граф М.Н. Муравьев обратился к представителям России за границей с циркулярной нотой, в которой сообщалось, что «Государь Император повелеть мне соизволил обратиться к правительствам государств, представители коих аккредитованы при Высочайшем Дворе, с предложением о созыве конференции в видах обсуждения этой важной задачи» предотвращения европейской войны».

Циркуляр Муравьева произвёл в Европе сильное впечатление, хотя однородным его назвать нельзя. Большинство европейских государственных и политических деятелей однозначно приветствовало «великодушный почин миролюбивого Государя». «Мир был уже поражён, — писал в своей книге о конференции Ж. де Лапрадель, — когда могущественный Монарх, глава великой военной державы, объявил себя поборником разоружения и мира. Удивление еще более возросло, когда, благодаря русской настойчивости, конференция была подготовлена, возникла, открылась».

Однако в целом, ведущие европейские политические круги восприняли идею конференции скептически, усмотрев в ней лишь ограничение своих эгоистических намерений. По словам Ф.Ф. Мартенса французы «рвут и мечут, и не могут успокоиться, считая, что конференция направлена против них». Военное ведомство III-й Республики было обеспокоено, что конференция наложит запрет на скорострельную 75-мм пушку, которая с успехом внедрялась во французской армии. Николай II поручил Муравьёву успокоить союзника: «Я думаю было бы хорошо, если бы Вы побывали в Париже и повидались бы с Фором и некоторыми из главных их деятелей. Важно их всех успокоить насчёт нашего проекта всеобщего разоружения, который, судя по их печати, кажется, наделал во Франции сильный переполох». Успокаивать французов в Париже выезжал не только Муравьёв, но и военный министр генерал А.Н. Куропаткин. Несмотря на это, французской поддержки русская идея о прекращении новых вооружений не получила. Позицию Лондона точно определил Е.Е. де Стааль: «Относительно мирной конференции Англия будет держаться своей обыкновенной политики: она примет участие в совещаниях, чтобы подвести их и не выполнить».

В Германии идею конференции восприняли как противодействие своим экспансионистским планам. В рейхе, как и во Франции, была разработана новая 77-мм полевая пушка, скорострельность которой увеличилась в пять раз. Поэтому неудивительно отношение кайзера к инициативе Государя, которое он выразил в помете на докладе статс-секретаря иностранных дел Б. фон Бюлова 10 (22) июня 1899 г.: «Чтобы он [Николай II — прим. авт.] не оскандалился перед Европой, я соглашаюсь на эту ерунду. Но в своей практике я и впредь буду полагаться, и рассчитывать только на Бога и на свой острый меч. И ср…ть я хотел на все эти постановления! [Und sch…. auf die ganzen Beschlüsse!]».

24 октября (6 ноября) 1898 г. «Предварительный проект» программы конференции был представлен Императору Николаю II. По общему мнению местом проведения конференции была выбрана Гаага. Приглашение участвовать в конференции было принято всеми европейскими державами, а также США, Мексикой, Китаем, Японией, Персией, Сиамом. В знак уважения к Императору Николаю II начало работы конференции приурочили к его дню рождения 6 (18) мая. Председателем конференции был избран представитель России барон Е.Е. Стааль.

Гаагская мирная конференция заседала в королевском Лесном дворце с 6 (18) мая по 5 (17) июня 1899 г. Она выработала правила ведения войны, запрещающие бросание взрывчатых снарядов с аэростатов, употребление удушающих газов, пуль, взрывающихся в человеческом теле. Наибольшее значение имела конвенция о мирном разрешении международных столкновений. Для подобных случаев конвенция создала органы международного следствия и Третейский международный трибунал. Оценивая итоги Гаагской конференции, Николай II писал в 1900 г.: «Результаты трудов, созванной в Гааге Мирной Конференции, дают полную надежду, что осуществлению такой близкой Моему сердцу задачи положены твердые основы в виду признания всеми державами возможности и необходимости её всестороннего разрешения».

Конференция, конечно, не остановила гонку вооружений, но она имела важное практическое значение. «Нужно заметить, — сообщал в июле 1903 г. российский посол в Париже князь Урусов, — что вообще великодушная мысль Государя Императора, практическим выражением коей была Гаагская конференция 1899 года, широко распространилась с тех пор и сделала большие успехи».

Загадочная болезнь Императора Николая II и династический кризис 1900 г.

28 июня 1899 г. в Абас-Тумане скоропостижно скончался Наследник Цесаревич Великий Князь Георгий Александрович, которому было 28 лет от роду.

28 июня 1899 г. в манифесте Императора Николая II Великий Князь Михаил Александрович не был определён ни Наследником, ни Цесаревичем, а только лицом, имеющее «ближайшее право на престол». Тем не менее, в манифесте Императора Николай II от 7 июля 1899 г. Великий Князь Михаил Александрович был определен как «Наследник и Великий Князь». Титул Цесаревича ему присвоен не был, а в манифесте говорилось, что он остается Наследником «доколе Господь Бог не благословит Нас рождением Сына».

Государь не случайно противился присваиванию брату титула Цесаревича. Ему было известно, что у него имеется влиятельный «почитатель» —Витте. Генерал А. Мосолов утверждал: «Витте, ненавидевший Царя, пел хвалу “способностям” Великого Князя Михаила. Он обучал его политэкономии и никогда не уставал превозносить его прямоту — это был непрямой способ критиковать Царя». Министр юстиции Н.В. Муравьёв отмечал: «На Михаила Александровича имеет теперь огромное влияние Витте», который «с переменой царствования станет временщиком и поведёт Россию к гибели». Сам Витте, хотя в «интимных» беседах и восхвалял Великого Князя, на самом деле считал его, «как по уму, так и по образованию значительно ниже способностей своего старшего брата Государя Императора».

Весной 1899 г., находясь в Дании, Император Николай II принял полномочного посланника Франции в Копенгагене Жюссерана. После встречи с Царем тот сообщал министру иностранных дел Т. Делькассе: «Прошёл слух, будто Император болен, неспособен заниматься никакими делами, поддерживать какую-либо дискуссию. Он подписывает бумаги, их не читая, и уже рассматривают возможность регентства Великого Князя Михаила, председателя Государственного Совета. Говорят, что существует дворцовый заговор под влиянием реакционной партии, имеющей целью возведение на престол брата Императора». Жюссеран заканчивал свое письмо полным опровержением этих слухов, уверяя, что Николай II произвёл на него «впечатление человека, находящегося в самом добром здравии».

Вся эта история так и могла бы остаться очередным слухом, если бы спустя полтора года, в октябре 1900 г., Государь, находясь в Ливадии, действительно бы тяжело не заболел. Причём обстоятельства, окружавшие эту болезнь, удивительным образом были похожи на те, о каких писал французский посланник.

Планы Царя по выходу к незамерзающим портам Жёлтого моря вызывали острое беспокойство конкурентов на Западе. В самой России имелась влиятельная группа противников азиатской программы, которую негласно возглавлял Витте. К началу ХХ в. экономическая политика правительства по модернизации экономики поставила Россию на одно из первых мест в мире по темпам экономического роста. Однако в 1899—1903 гг. наметился мировой экономический спад, который, естественно, коснулся и русскую экономику. Во влиятельных европейских и американских финансовых кругах всё больше склонялись к мнению, что Россию надо остановить. Наилучшим решением для достижения этой цели, стала бы замена Императора Николая II на подконтрольного монарха. В.М. Вонлярлярский утверждал, что Витте готовил государственный переворот и с этой целью «старался дискредитировать Самодержавие, в надежде очутиться, после переворота, президентом Российских соединённых штатов и ненавидел Государя».

Нельзя не согласиться с Я.А. Ткаченко, который утверждает: «Ещё до приезда в Крым и болезни Царя, в августе 1900 г., С.Ю. Витте что-то затевал. Есть основания верить министру юстиции Н.В. Муравьёву, который утверждал, что “готов подозревать в голове Витте самые коварные и преступные замыслы”, т.к. он “имеет огромное влияние на Михаила и с переменой царствования надеется стать временщиком”».

17 сентября 1900 г. Государь уехал с Семьей в Ливадию. Вдовствующая Императрица Мария Феодоровна находилась у своего отца в Дании, и к ней туда выехал Великий Князь Михаил Александрович. По приезде в Ливадию Императрица Александра Феодоровна плохо себя почувствовала и не покидала постели. Это было вызвано тем, что она ждала ребёнка.

Первые симптомы нездоровья появились у Николая II 22 октября. 25 октября 1900 г. Государь почувствовал себя хуже. Великая Княгиня Ксения Александровна писала матери в Данию: «По всем признакам у него инфлюэнца без насморка, кашля или вообще чего-либо в лёгких, но во всём теле и в спине в особенности сильные боли».

Для дополнительного обследования пригласили доктора С.П. Тихонова, который после осмотра тоже склонился к мысли, что у больного грипп. Однако вечером того же дня Тихонов изменил свое мнение и поставил Николаю II диагноз — брюшной тиф. С.Ю. Витте, который с 20 октября находился в Крыму, стал настаивать на немедленном консилиуме. В своих мемуарах Витте утверждал, что им из Санкт-Петербурга был вызван профессор военно-медицинской академии Попов, который и поставил однозначный диагноз: «Государь Император болен брюшным тифом». Однако согласно сводкам министерства Императорского двора, диагноз «брюшной тиф, с совершенно благополучным течением» был поставлен Государю 1 ноября 1900 г., а Попов прибыл в Ливадию только 5 ноября.

Судя по истории болезни, она протекала в достаточно лёгкой форме. 1 ноября состояние здоровья Государя описывается так: «Самочувствие хорошее. Голова свежая; силы вполне удовлетворительны». Такие же сведения характерны и для других бюллетеней. Я.А. Ткаченко, не без основания, считает, что «Государь намеренно приукрашивал своё состояние во время и после болезни, представляя её несерьёзной и неопасной». Но возникает вопрос, зачем и для кого «приукрашивал» Николай II свою болезнь в личном дневнике, предназначенном исключительно для него самого и его Супруги?

Великая Княгиня Ксения Александровна, не раз навещавшая брата во время его болезни, отмечала: «У него ужасно болел затылок, и он не знал, куда повернуть голову. Вся боль из спины и ног переселилась наверх, и он ужасно страдает». В пользу тяжёлого хода заболевания говорил и сам внешний вид Царя при выздоровлении: он похудел на 11 кг, был очень слаб и вынужден был учиться ходить по лестнице.

В связи с вышеизложенным вполне не столь уж невероятной выглядит версия о том, что Государь не заболел брюшным тифом, а был отравлен. Я.А. Ткаченко замечает: «После того как у Николая II был обнаружен тиф, заразная и опасная болезнь, в Ливадии не было принято никаких мер по дезинфекции, организации правильного ухода за Царём и тщательной его изоляции, чтобы не допустить распространения заболевания».

За всё время болезни Государя за ним неотступно ухаживала находящаяся в положении Императрица Александра Феодоровна. Выздоровев, Николай II писал про жену, что во время болезни она была его «ангелом-хранителем и следила за мной лучше, чем всякая сестра милосердия». Между тем брюшной тиф является весьма заразной болезнью. Государыня, как и врачи, этого не знать не могла, как и то, что она рискует не только своей жизнью, но и жизнью своего будущего ребёнка. Превозмогая свои собственные недуги, она фактически установила за Государем круглосуточное дежурство, не допуская к нему посторонних людей и лично контролируя лечение. Великая Княгиня Ксения Александровна в письме к княгине А.А. Оболенской с сочувствием сообщала: «Бедная моя belle soeur^*, сколько она выстрадала и перенесла, да еще в ее положении». Все назначаемые лекарства давались Николаю II только в присутствии Императрицы Александры Феодоровны. Она могла опасаться заговора с целью отстранения супруга от власти. Находившийся в полусознательном состоянии Государь, мог подписать подсунутую ему заговорщиками бумагу о передаче части дел либо Великому Князю Михаилу Александровичу, либо Комитету министров. Это могло бы стать первым шагом отстранения Николая II от престола.

То, что страхи Императрицы Александры Феодоровны были вовсе не беспочвенны, подтверждается активной деятельностью именно в этом направлении со стороны Витте. Он собрал в Ялте практически весь Кабинет министров. Витте передал Фредериксу на подпись документ, в котором предполагалось из-за болезни Государя считать все запланированные министерские доклады на ноябрь 1900 г. Высочайше одобренными. Великий Князь Михаил Николаевич и генерал Мосолов с трудом убедили Фредерикса не подписывать этот документ.

Но 2 ноября Государь, чьё здоровье продолжало быстро ухудшаться, сам дал устное разрешение министрам временно не делать ему докладов. При этом Николай II поручил чтобы «все важнейшие телеграфные известия доставлялись Государыне Императрице Александре Фёдоровне для прочтения Его Императорским Величеством». А.Н. Куропаткин не без раздражения отмечал в дневнике: «Государыня встала между Государем и делами. В случае важных известий я и Ламздорф посылаем записки на ее имя, а она сама докладывает Государю».

6 ноября состояние здоровья Государя резко ухудшилось, и  Витте собрал очередное совещание министров. Накануне он прозондировал их позиции насчёт возможного регентства Великого Князя Михаила Александровича. А.Н. Куропаткин отказался от прямого ответа, но заявил: «Я свою Императрицу в обиду не дам!». В дневнике Куропаткин отмечал, что «Когда я спросил Витте: что же лучше хозяйничанье в России нескольких великих князей, умаляющих Самодержавную власть нашего чудного Государя, Витте, не колеблясь, ответил: Вы правы: пусть лучше стоит Государыня». Поняв, что Куропаткин его не поддержит, Витте не пригласил генерала на совещание, а принялся обрабатывать других министров. Подлинная цель Витте заключалась в том, чтобы убедить всех в законности и неоспоримости прав Великого Князя Михаила Александровича, которого следует пригласить немедленно в Крым и назначить регентом. В случае смерти Государя, убеждал Витте, Великий Князь Михаил Александрович должен вступить на престол.

Но возникал вопрос: что делать, если после этого у Государыни родится мальчик? В этом случае, именно он должен был наследовать престол, а правительницей государства стать Императрица Александра Феодоровна. Но это было бы уже невозможно, так как трон занял бы Великий Князь Михаил Александрович. С.Ю. Витте заявил, что в истории не существует прецедента, ссылаясь на который можно было бы позволить Императрице Александре Феодоровне быть правительницей на том основании, что у неё может родиться мальчик, и категорически настаивал на воцарении Михаила Александровича. Однако подобная ситуация была предвидена в манифесте Императора Николая I от 22 августа 1826 г. Тогда, было четко разъяснено, что на момент смерти царствующего императора, его супруга находилась бы в положении, то брат императора становился правителем государства. Если у императрицы затем родится девочка, то правитель вступает на российский престол, если мальчик — то престол переходит к нему, а правитель продолжает занимать свою должность до совершеннолетия императора. Существование этого ясного закона сводило на нет всю «непреодолимую» проблему, которую намеренно создавали вокруг вопроса о престолонаследии Витте и его союзники.

Примечательно, что в день совещания министров, Великий Князь Михаил Александрович, выехавший накануне экстренно из Дании в Россию, прибыл в Гатчину. Теперь перед Витте стояла задача убедить Государя в необходимости приезда Наследника в Ливадию. На встрече с Николаем II барон В.Б. Фредерикс спросил, считает ли тот нужным выписать в Ливадию Михаила Александровича, для временного руководства делами? На это Николай II ответил категорическим отказом: «Нет-нет, Миша мне только напутает в делах. Он такой легковерный». Через несколько дней Государь начал выздоравливать.

Что происходило в Ливадии осенью 1900 г. точно неизвестно, но через четыре года после болезни Государя, в разгар Русско-японской войны, рейхсканцлер Бюлов говорил кайзеру, что немедленное заключение мира могло бы привести к убийству Императора Николая II и провозглашению регентства Великого Князя Михаила Александровича при деятельном участии Витте, а это в свою очередь легко могло бы кончиться превращением монархии в республику^[1].

5 (18) июня 1901 г. Императрица Александра Феодоровна родила четвёртую дочку — Великую Княжну Анастасию Николаевну.

* невестка (- фр). Имеется ввиду Императрица Александра Феодоровна. – Примеч. авт.

[1] Романов Б.А. Очерки дипломатической истории Русско-японской войны (1895–1907). М.; Л.: Издательство АН СССР, 1947. – 496 с. С. 368.