События и мифы

Император Николай II, прибыв ночью в свой поезд, тотчас принял генерал-адъютанта Н.И. Иванова, которого долго инструктировал по поводу его миссии в Петрограде. Поезд Иванова должен был следовать на Царское Село напрямую по Московско-Виндаво-Рыбинской железной дороге. Туда же должны были следовать императорские поезда, в объезд по нескольким дорогам. Это делалось для того, что если бы «генералу Иванову пришлось бы задержаться и вступить в бой, он собою не задержал был следование императорских поездов». Так как на близлежащей к Петрограду территории обе железные дороги близко соприкасаются, то отряд Иванова, в случае нападения или попытки задержки императорских поездов, мог всегда прийти им на помощь. Однако поезд генерала Иванова вышел из Могилёва «лишь в час дня 28 февраля, через семнадцать часов после того, как Государь отдал своё распоряжение. Ставка не торопилась».Сам Н.И. Иванов объяснял свой столь поздний отъезд нежеланием «нарушать военного графика». Длительная задержка отправки отряда генерала Иванова, привела к тому, что Император Николай II оказался в пути без всякой военной поддержки.

28 февраля Император Николай II февраля встал в 10 часов утра. За утренним кофе, полковник А.А. Мордвинов заметил, что Государь «был более бледный, чем обыкновенно, но спокойный, приветливый, как всегда. Разговор был очень неоживлён и касался самых обыденных вещей».

По свидетельствам сопровождавших Государя лиц, всё в эту поездку было, как всегда. На станциях присутствовало железнодорожное начальство, жандармы, охрана. Все отдавали честь царскому поезду. На одной из станции стоял следовавший на фронт встречный эшелона. Солдаты выбегали из вагонов и строились вдоль них, другие бежали вслед императорскому поезду. А.А. Мордвинов писал: «Его Величество встал из-за стола и подошёл к окну. Звуки гимна и громовое «ура» раздались с платформы при виде Государя».

По свидетельству А.А. Мордвинова, Государю перестали подавать агентские телеграммы. Так как все телеграммы из Петрограда на имя Государя сначала попадали в Ставку, и только затем передавались Дворцовому коменданту, то можно быть уверенным, что М.В. Алексеев имел полную возможность самому решать, какие из них передавать Царю, а какие — нет. Так же перехватывались и телеграммы Государя, отправляемые из поезда. Таким образом, можно утверждать, что уже 28-го февраля Император Николай II находился в информационной блокаде. Эта блокада была создана Ставкой с одной стороны и революционным правительством с другой.

После проследования Орши, в 13 ч. 59 м. была получена телеграмма от военного министра генерала М.А. Беляева. В ней министр сообщал, что «мятежники заняли Мариинский дворец. Благодаря случайно услышанному разговору, там теперь члены революционного правительства».

Затем Государю вручили телеграмму от выборных членов Государственного совета, которые обращались к Монарху «в сознании грозной опасности, надвинувшейся на родину». В телеграмме утверждалось, что «дальнейшее пребывание настоящего правительства у власти означает полное крушение законного порядка и влечет за собою неизбежное поражение на войне, гибель Династии и величайшие бедствия для России».

Члены совета настаивали на «решительном изменение Вашим Императорским Величеством направления внутренней политики», введении народного представительства, а также «немедленный созыв законодательных палат, отставку нынешнего Совета министров и поручение лицу, заслуживающему всенародного доверия, представить Вам, Государь, на утверждение список нового кабинета, способного управлять страною в полном согласии с народным представительством». В.Н. Воейков, попросивший разрешения войти в царский кабинет, застал Государя в раздумье с телеграммой в руках. В 15 ч. Императорский поезд прибыл в Вязьму, и Государь послал Императрице Александре Феодоровне телеграмму, в которой сообщил, что «много войск послано с фронта». Эту телеграмму Государыня не получила.

Вслед за телеграммой членов Государственного совета, В.Н. Воейков доложил Императору Николаю II новую телеграмму от военного министра М.А. Беляева, который сообщал, что «положение по-прежнему тревожное. Мятежники овладели во всех частях города важнейшими учреждениями. Войска из-за утомления, а также под влиянием пропаганды, бросают оружие и переходят на сторону мятежников». Беляев выражал убеждённость, что крайне желательно «скорейшее прибытие войск, так как до прибытия надёжной вооружённой силы мятеж и беспорядки будут только увеличиваться».

В 20 ч. Свитский поезд прибыл в Лихославль. Начальник станции доложил Талю, что «Тосно занято мятежными войсками и что имеется распоряжение направить литерные поезда, против воли Монарха, не в Царское Село, а в Петроград на Николаевский вокзал». Кроме того, была получена телеграмма то ли от поручика, то ли от сотника Грекова, который объявлял себя комендантом станции Петроград и приказывал направить литерные поезда не в Царское Село, а непосредственно в мятежную столицу. Эти сообщения отражали события в Петрограде. 28 февраля 1917 г. к вечеру, при попустительстве Ставки, свой контроль над железными дорогами провозгласил ВКГД в лице А.А. Бубликова, который объявил об этом в телеграмме.

В 21 ч. 27 м. в Лихославль прибыл Императорский поезд на станцию. Здесь поезда переходили на Николаевскую железную дорогу. Поезд был встречен начальником дороги и начальником жандармского полицейского управления генералом П.И. Фурса, доложивший В. Н. Воейкову, что согласно слухам, революционеры заняли Тосно. Кроме того, Фурса доложил о событиях в Петрограде и о телеграмме Бубликова железнодорожникам. Из Лихославля Государь направил Императрице телеграмму, в которой выразил надежду «завтра утром быть дома».

Тем временем Свитский поезд, который шёл впереди Собственного, достиг Вышнего Волчка. Там, лица свиты обсуждали маршрут дальнейшего движения поездов, в связи с требованиями Грекова отправить литерные поезда в Петроград, а не в Царское Село. Генерал Д.Н. Дубенский высказал мысль, что «ехать далее не следует» и предложил «через Бологое направиться в Псков, где находится штаб Северного фронта, там генерал-адъютант Рузский, есть близко войска». В древнем тихом Пскове, по мнению Дубенского, «Его Величество спокойно может пробыть и определить создавшиеся обстоятельства и выяснить обстановку».

Предложение генерала выглядит весьма странно. Предложить Государю в столь ответственный момент, когда решалась судьба России и Династии, отправиться в «тихий Псков» и там «спокойно пребывать и оценивать обстановку» мог только либо очень недалёкий человек, либо человек сознательно стремящейся направить Царя в изоляцию.

В 23 часа, когда Императорский поезд прибыл в Вышний Волочёк, В.Н. Воейков получил донесение подполковника Г.А. фон Таля, с предложением остановиться в Тосно. Однако Государь ехать в Псков отказался и приказал Воейкову«настоять на движении в Царское Село».

         Через некоторое время, свитский поезд прибыл в Малую Вишеру. В Малой Вишере к генералу С.А. Цабелю явился офицер Железнодорожного полка Герлях и доложил, что станции Любань и Тосно заняты революционными войсками. Однако это была неправда: в Любани какие-то случайные запасные части разгромили вокзальный ресторан Байрашева. Беспорядки были быстро пресечены и никаких «революционных войск» в Любани не было. Снова никакой попытки проверить эти сведения, или хотя бы связаться по телефону с Любанью, лицами свиты предпринято не было. Они приняли решение ожидать в Малой Вишере «подхода «собственного поезда» для доклада полученных известий Его Величеству».

         Поезд Государя подошёл к Малой Вишере в 2 часа ночи. Почти все в нём спали. На недоумённый вопрос А.А. Мордвинова о причинах задержки, Д.Н. Дубенский ответил, что «нам не советуют ехать дальше, так как по слухам, Любань и Тосно тоже заняты революционерами, и мы решили подождать вас, чтобы спросить, как поступать дальше».

         Генерал С.А. Цабель разбудил генерала В.Н. Воейкова и доложил ему о занятии Любани и Тосно. В.Н. Воейков на допросе Чрезвычайной следственной комиссией Временного правительства утверждал, что, получив сведения о захвате Любани и Тосно, он разбудил Государя и доложил ему обстановку. Государь выслушал спокойно и приказал повернуть обратно на Бологое, а в Бологом свернуть на запад и идти на Псков, потому что там есть аппарат Юза (усовершенствованный телеграфный электромеханический аппарат, изобретение английского физика Д. Юза), то есть прямое сообщение с Петроградом. В. Н. Воейков вышел от Государя весёлым и сказал лицам свиты: «Мы едем в Псков, теперь вы довольны?».Таким образом, по Воейкову и Дубенскому получается, что Император Николай II сам согласился с ранее им отвергаемым предложением ехать в Псков.

Остаётся непонятным, почему Государь, который ещё четыре часа назад в Вышнем Волочке, проигнорировал слухи о занятии Тосно и твёрдо приказал следовать в Царское Село, вдруг, в Малой Вишере поверил точно таким же слухам о захвате Любани и приказал уезжать в Псков? Тем более что по свидетельству А.А. Мордвинова начальник императорских поездов М.С. Ежов заверил, что «путь не испорчен и до Любани свободен. Он добавил, что Тосно и Гатчина, через которые нам приходилось разворачивать на Царское, лишь по слухам заняты бунтующими и теперь идёт проверка этих слухов».

В своих воспоминаниях В.Н. Воейков по-другому, чем на допросе в ЧСК описывал свой разговор с Государем в Малой Вишере. Воейков свидетельствовал, что после своего доклада Государю о занятии Тосно, он спросил «что ему угодно решить». На встречный вопрос Государя, что Воейков думает сам, дворцовый комендант ответил, что он считает безусловно нежелательным ехать на Тосно. Воейков сказал, что «из Малой же Вишеры можно проехать на Бологое и оттуда попасть в район, близкий к действующей армии… Государь мне ответил, что хотел бы проехать в ближайший пункт, где имеется аппарат Юза». Таким образом, из этого отрывка, видно, что Император Николай II не предлагал ехать в Псков. Он хотел проехать к ближайшей станции, где была прямая связь с Петроградом. Нас хотят уверить, что такая прямая связь была только в Пскове. Однако это не так. Прямой провод имелся на станции Дно. Кстати, почти наверняка телеграфный электромеханический аппарат был и на станции Бологое, так как ещё в 1865 г. Д. Юз был приглашен в Россию для руководства вводом в эксплуатацию своих аппаратов на телеграфной линии Петербург-Москва. Как известно, Бологое крупнейшая станция между Петербургом и Москвой и странно, если она не была оборудована современной телеграфной связью. Таким образом, Псков, как конечная цель маршрута, не мог быть выбран Императором Николаем II. Это обстоятельство допускает предположение, что в ночь с 28-го февраля на 1-го марта не Государь распоряжался маршрутом своего поезда.

Это предположение становится уверенностью, при ознакомлении с телеграммами, касающихся следования литерных поездов отправляемыми в Военную комиссию Государственной думы, непосредственно А.А. Бубликову. Эти телеграммы не оставляют сомнений в том, что в Малой Вишере императорские поезда оказались под полным контролем революционных властей. Днём 28 марта в штаб заговорщиков в Петрограде, пришла телеграмма без подписи и места отправления: «По сведениям в 6 часов утра прибывает Николай II в Царское Село. Поезд идёт через Тосно, Гатчино и Царское Село. Нельзя ли задержать поезд? Нужно спешить».

Кто и откуда написал эту телеграмму неизвестно, но последующие за ней события говорят сами за себя. Когда литерные поезда прибыли в Малую Вишеру, Тосно не было занято революционными войсками. Наоборот, туда прибыл командир отдельного корпуса жандармов граф Д.Н. Татищев. Перепуганные осведомители революционеров из числа железнодорожных служащих сообщали в Петроград: «Передайте коменданту Грекову, что в Тосно находится командир корпуса жандармов граф Татищев, принимает меры и ведёт переговоры с Малой Вишерой».Какие меры предпринимал граф Д.Н. Татищев, становится понятным из другой телеграммы, по-видимому, отправленной Бубликову или Грекову: «Командир корпуса жандармов на ст. Тосно приказал отделить паровоз и поставить на линию прохода поезда литера А с Высочайшими Особами (так!). Жду инструкций. И. о. коменданта ст. Петроград (фамилия неразборчиво — П. М.)».То есть, по замыслу Татищева и, скорее всего, после его переговоров по прямому проводу с Царём, императорский поезд должен был сразу в Тосно получить готовый к отъезду паровоз и, не теряя ни минуты, следовать дальше на Гатчину и Царское Село. У Государя не было и в мыслях ехать искать аппарат Юза. Он по-прежнему всеми силами пытался прорваться в Царское Село.

Но, как показали последующие события, железные дороги к ночи 28 февраля уже контролировались революционерами, а не властями. Решающую роль в этом сыграла помощь организаторам государственного переворота оказанная Начальником штаба Ставки генералом М.В. Алексеевым, который добровольно передал контроль над железными дорогами революционным вождям. Г.М. Катков писал, что М. В. Алексеев «передавая железные дороги под начальство думского комиссара Бубликова, лишал себя важнейшего орудия власти, которое при тех критических обстоятельствах вполне могло быть им использовано в решении политического кризиса».Это решение Алексеева стало одной из главных причин, по которым Император Николай II не прибыл в Царское Село 1 марта 1917 г.

Последовавшие из Петрограда от А.А. Бубликова и А.Ф. Керенского «инструкции» были немедленно воплощены в жизнь подконтрольными им железнодорожниками. Из их телеграмм становится полностью понятно, что возвращение императорских поездов из Малой Вишеры обратно на Бологое стало результатом злонамеренных действий.

Как только императорские поезда двинулись в сторону Бологого, причём в обратном порядке, теперь первым шёл собственный поезд, а за ним свитский, в Петроград была отправлена телеграмма: «Передайте коменданту станции Грекову, что литерные поезда из М. Вишеры возвращены обратно. Станция Вишера из действия выключена. Перешедшие на сторону нового правительства все станции до Бологого выключены из действия». Таким образом, из этой телеграммы следует, что литерные поезда были фактически захвачены и вся телеграфная связь по пути их следования отключена.

Баронесса С.К. Буксгевден вспоминала, что утром 1-го марта и. о. дворцового коменданта генерал-майор П. П. Гротен сообщил, что «поезд Императора был задержан и направлен в Царское Село по Гатчинской дороге».

Между тем, в Петрограде, ранним утром 28 февраля пал последний оплот законной власти Адмиралтейство, где собрался отряд верных правительству войск, был осаждён революционными толпами. В 11 часов 30 минут генерал С.С. Хабалов генералу М.В. Алексееву телеграмму, в которой известил его, что «весь город захвачен революционерами, телефон не действует, связи с частями города нет».В 16 ч. в Адмиралтействе были арестованы военный министр М.А. Беляев, генералы С.С. Хабалов, А.П. Балк, О.И. Вендорф, М.И. Казаков. Было арестовано всё Императорское правительство, за исключением министра иностранных дел Н.Н. Покровского и министра путей сообщений Э.Б. Войновского-Кригера, бывших, по всей вероятности, на стороне переворота. Революционный комендант Петрограда Б.А. Энгельгардт отдал приказ арестовать контрразведывательное отделение штаба округа, с его начальником полковником В.М. Якубовым. Управление контрразведки было разгромлено. Арестовали генерала П.Г. Курлова, митрополита Петроградского и Ладожского Питирима (Окнова), председателя Союза Русского народа А.И. Дубровина, члена Государственного совета В.Ф. Трепова, всех офицеров Губернского жандармского управления. Начальник Управления генерал-лейтенант И.Д. Волков был схвачен, изуродован и убит выстрелом в затылок, а Жандармское управление было сожжено.

Весь день 28 февраля в охваченном мятежом Петрограде, М В. Родзянко вёл активные переговоры с генералом М.В. Алексеевым, с представителями Совета, с членами Прогрессивного блока. К концу дня М. В. Родзянко согласился действовать от имени Временного комитета Государственной думы, как от имени нового правительства. Сам Родзянко, как председатель этого Комитета, становился главой этого нового самозваного правительства. Этот шаг означал ликвидацию Государственной думы, так как её временный комитет становился фактически временными правительством. По приказу Родзянко в главном зале Государственной думы из великолепной золоченой рамы, под отпускаемые шутки присутствующих, был извлечён портрет Императора Николая II работы И.Е. Репина. Во время заседания 28февраля, проколотый штыками портрет Государя валялся на полу за креслом Родзянко. Генерал А.И. Спиридович отмечал, что глумление над царским портретом «красноречиво говорило, что у Временного комитета с Государем в уме уже покончено».

Начиная с 28 февраля, стал усиленно распускаться слух о предстоящем отречении Императора Николая II. Полковник Лейб-гвардии 2-го Стрелкового полка Н.А. Артабалевский вспоминал, что 28 февраля один из депутатов Думы сказал ему, что «Император Николай II, вероятно, будет принужден передать престол своему сыну — Цесаревичу Алексею, а за его малолетством опекуншей будет Императрица Александра Фёдоровна, а регентом — Великий Князь Михаил Александрович».

В ночь с 28 на 1 марта М.В. Родзянко решил немедленно ехать в Бологое для встречи с Царём. Родзянко хотел потребовать от Государя отречения, а в случае его отказа — арестовать. Заговорщики планировали арест Государя, потому, что были уверены, что Император Николай II находится в их руках.

М.В. Родзянкой был приготовлен текст манифеста об отречении, который, по словам С.И. Шидловского, написал П.Н. Милюков. Текста этого проекта манифеста не сохранилось. Однако в самом его существовании сомневаться не приходится. Английский посол Дж. Бьюкенен сообщал 1 марта лорду А. Бальфуру, что «Дума посылает в Бологое делегатов, которые должны предъявить Императору требование отречения от престола в пользу сына».

С.И. Шидловский утверждал, что этот манифест заключал в себе два абзаца: первый об отречении Государя от престола и второй о передаче престола Наследнику Цесаревичу Алексею Николаевичу. Вместе с М.В. Родзянко на станцию Бологое должен был отправиться Н.С. Чхеидзе с вооружённым отрядом от Совета (Чхеидзе именовал его «красной гвардией»), который должен был арестовать Императора. Однако Чхеидзе и руководство Совета заявили, что они соглашаются только на первую часть манифеста, то есть на отречение Царя от престола и категорически выступают против второй его части, то есть о передачи престола Цесаревичу Алексею. На это в свою очередь М.В. Родзянко и С.И. Шидловский заявили, что такого отречения они Государю не повезут «так как считают невозможным предложить ему бросить престол на произвол судьбы, не указывая преемника». М.В. Родзянко понимал, что безадресное отречение будет означать окончательное утверждение у власти Совета.

Выслушав отказ, Н.С. Чхеидзе заявил, что в таком случае, они М.В. Родзянко никуда не пустят. Наметилось явное противостояние. Скорее всего, именно в этот момент на имя М.В. Родзянко из Ставки поступила телеграмма генерала М.В. Алексеева, в которой тот требовал немедленно пропустить литерные поезда. Получив телеграмму, М.В. Родзянко, по всей видимости, показал её Н.С. Чхеидзе, с намёком, или даже прямой угрозой, что армия придерживает его, а не Совет. Член Исполкома Совета Н. Н. Суханов (Гиммер) заявил, что «Родзянко пускать к Царю нельзя», то из правого крыла Таврического дворца «для урегулирования вопроса был прислан некий полковник». Вполне возможно, что этот «некий полковник» и зачитал членам Исполкома телеграмму генерала Алексеева. «Через короткое время, — вспоминает Суханов, — в комнату влетел бледный совершенно истрёпанный Керенский. На его лице было отчаяние. «Что вы сделали?..— заговорил он прерывающимся, трагическим шёпотом. — Родзянко должен был ехать, чтобы заставить Николая подписать отречение, а вы сорвали это… Вы сыграли на руку монархии».

А.Ф. Керенский понимал, что начинать противостояние с армией на подконтрольной ей территории — невозможно. Поэтому весь вопрос с отречением надо было бы решить до попадания литерных поездов на эту территорию. Последняя станция, на которой это было возможно, являлась станция Дно.

Керенский на самом деле отдал распоряжение другому члену Исполкома и тоже масону Бубликову начать энергичные действия по захвату поезда. Захват поезда, в таком случае, виделся Керенскому, как повторение ситуации с захватом Таврического дворца 27 февраля 1917 г., когда Родзянко был вынужден утверждать состав созданного Временного Комитета под дулами вооружённых людей Керенского. В Дно Керенский думал совершить то же самое: захватить поезд и ждать Родзянко. Когда Родзянко приехал бы, то ему пришлось бы вести переговоры с Императором об отречении в окружении «красной гвардии» Исполкома. По всей видимости, возле станции Дно Императорский поезд был остановлен подконтрольными Исполкому силами. Но Родзянко, который уже направил Царю телеграмму, и который был уже готов ехать, заранее узнал о событиях около Дно и сумел призвать на помощь Ставку. Ю.В. Ломоносов вспоминает, что весь день 1 марта Родзянко вёл «переговоры по военному проводу с генералом Рузским. До этого Комитет Думы никоим образом не мог найти понимание с Советом относительно того, что должно было быть сделано с Царём».После согласия генерала Рузского включиться в игру и гарантировать задержку Государя в Пскове, у Родзянко отпала необходимость ехать в Дно, а у Совета отбивать царский поезд. После этого Родзянко спокойно отдал распоряжение пропустить литерные поезда в Псков.

В 9 ½ утра 28 февраля Императрица Александра Феодоровна сообщила гувернёру Наследника Цесаревича Пьеру Жильяру, что «столица фактически в руках революционеров и что Дума образовала Временное правительство, во главе которого стоит Родзянко». Государыня сказала, что она только что «получила от Государя телеграмму, в которой он извещает о своём прибытии к 6 часам утра. Но он желает, чтобы мы покинули Царское Село и переехали в Гатчину, или чтобы мы выехали к нему навстречу». Императрица отдала распоряжение готовиться к отъезду. Баронесса С.К. Буксгевден вспоминала, что 28 февраля утром Государыня ей сказала, что нужно паковать вещи, так как возможно придётся «уехать вместе с Императорской семьёй из дворца». Но выяснилось, что покинуть дворец уже невозможно, так как «поезд могут просто не пропустить дальше по линии».

Баронесса вспоминала, что у «Императрицы до сих пор не было никаких известий от Императора, и она лишь с большим трудом могла справляться со своим беспокойством. Император обычно отвечал на её телеграммы в течение двух часов, поэтому его молчание оказалось для неё свидетельством того, что ситуация стала угрожающей и за пределами Петрограда».Подруга Императрицы Ю. Ден, которая находилась в те дни при Государыне, вспоминала, что утром 28 февраля «Государыня сказала, что неоднократно посылала телеграммы Императору, но ответа так и не получила».

Информация, доложенная Государыне о том, что выехать из Царского Села невозможно, была ложной. Великий Князь Андрей Владимирович писал, что его брат «Великий Князь Борис Владимирович выехал из Царского Села с обыкновенным пассажирским поездом по Виндавской железной дороге 1-го марта вполне благополучно».

Таким образом, Императрица и Августейшие Дети не могли выехать из Царского Села не по причине революционной анархии на железных дорогах, а по причине их сознательной изоляции.

К вечеру 28 февраля из Петрограда в Царское Село прибыли отряды бунтовщиков, и Царскосельский гарнизон стал переходить на их сторону, не исключая отдельных чинов Конвоя Его Величества и дворцовой полиции. В городе, как и в Петрограде, начались разгромы полицейских участков, ограбление магазинов и тому подобное.

Юлия Ден позвонила флигель-адъютанту Императора капитану 1-го ранга Н.П. Саблину, проживавшего в Петрограде, и попросила его «приехать к нам в Царское Село, потому что Императорская семья нуждается в защите». Но Н.П. Саблин в резкой форме от этого отказался.

Однако в это же время в Александровский дворец прибыл другой флигель-адъютант корнет Лейб-гвардии Уланского полка граф А.С. Замойский. Он случайно оказался тогда в Царском Селе, но счёл своим долгом явиться к Императрице и предоставить себя в её распоряжение.

Ко дворцу были стянуты по тревоге Собственный полк, матросы Гвардейского экипажа, Конвой Его Величества, рота Железнодорожного полка и батарея воздушной обороны. Это были внушительные силы, насчитывавшие 1200 человек. Генерал Гротен и граф Бенкендорф предложили Императрице расположить Гвардейский экипаж внутри дворца, так как поступают сведения, что ситуация стала угрожающей. Действительно были слышны выстрелы, на горизонте виднелось огромное пламя. Императрица согласилась, и Экипаж занял оборону вокруг и внутри Александровского дворца. Взбунтовавшиеся войска были уже в 500 метрах от Александровского дворца, возле Китайской деревни. Верные отряды приготовились к стрельбе, в случае внезапной атаки.

Около 12 ч. ночи Императрица Александра Феодоровна в сопровождении Великой Княжны Марии Николаевны вышла к солдатам. Государыня, обращаясь к солдатам, выразила уверенность, что они «не задумываясь, встанут на защиту Наследника». Однако Императрица выразила надежду, «что им всё-таки удастся избежать кровопролития».

Захватившие Царское Село революционеры, отключили во дворце свет и воду. В пустом и погружённом в темноту дворце, окружённом революционными войсками, царило ощущение осаждённой крепости.

Ранним утром 28 февраля в Петрограде фактически был лишён свободы передвижения Великий Князь Михаил Александрович. По окончанию переговоров с М.В. Родзянко Михаил Александрович попытался уехать в Гатчину, но сделать этого не смог, так как все вокзалы были захвачены революционерами. Полковник Б.В. Никитин пишет, что «Великий Князь рассчитывал, что его мог бы вывезти автомобиль председателя Государственной думы, престиж которого в эти часы был очень велик. Но Родзянко уже не было».

Великий Князь прибыл в Зимний дворец, где находились последние защитники престола, и якобы по своей воле приказал им покинуть здание из-за угрозы его разгрома революционными войсками. Между тем, имеются точные сведения о том, что войска покинули Зимний дворец вовсе не по приказу Великого Князя, а сам он покидал главную императорскую резиденцию тайно и вынуждено. Управляющий делами Великого Князя А.С. Матвеев, вспоминал, что утром 28 февраля ему позвонил по телефону секретарь Михаила Александровича Н.Н. Джонсон и сообщил, что Великий Князь находится в квартире княгини О.П. Путятиной на Миллионной улице, д. 12. Секретарь Великого Князя Н.Н. Джонсон сообщил также, что «оставаться в Зимнем дворце оказалось невозможным: караул снялся, и двери дворца открыты».По словам Джонсона,квартира кн. О.П. Путятиной была «выбрана как ближайшая к Зимнему дворцу, и что и сюда пришлось переходить не через улицу, а по двору Эрмитажа и дворца Великим Князем Николаем Михайловичем».

Все последующие дни Великий Князь Михаил Александрович фактически был пленён в квартире на Миллионной улице. Всё его общение с внешним миром проходило через М.В. Родзянко.