События и мифы

С утра 26 февраля согласно приказа генерала С.С. Хабалова войска в Петрограде взяли под охрану мосты и переправы. Тем не менее, люди небольшими группами, по льду переходили Неву и стекались к Невскому проспекту. Было воскресенье, никто не работал. Из-за порочного приказа Хабалова, полиция была убрана из города и заменена войсками. Люди спокойно подходили к конным и пешим патрулям, разговаривали с солдатами. Никакой вражды друг к другу не чувствовалось. 26 февраля в Петрограде бастовало 240 тысяч рабочих.

К полудню весь Невский был заполнен толпой, с красными флагами, революционными лозунгами и поющей революционные песни. «С 10 часов утра, — сообщало Охранное отделение, — толпы бастующих рабочих с разных частей города устремились на Невский проспект, где были произведены ряд демонстративных выступлений, с пением революционных песен и выкидыванием красных флагов».

В 3 часа по полудни революционная толпа двинулась по Невскому проспекту от Гостиного Двора в сторону Знаменской площади. Дорогу ей пересекла учебная команда запасного батальона Лейб-гвардии Павловского полка под командованием капитана Чистякова, пользовавшегося большим авторитетом у своих солдат. На предупредительные выстрелы толпа не реагировала, и Чистяков приказал открыть огонь на поражение. В этот момент с крыш был открыт огонь по солдатам, в затылок был убит ефрейтор. Озлобленные солдаты открыли беспорядочный огонь по толпе, среди которой было много убитых и раненых. Толпа была рассеяна.Не менее энергично действовала учебная команда Волынского полка под командованием капитана Квитницкого, защищавшего Знаменскую площадь.

Общую картину событий 26 февраля в Петрограде представляют донесения полицейских надзирателей: «В 4 часа дня Невский просп. на всем его протяжении был очищен от толпы, причем на Знаменской площади чинами полиции подобрано около 40 убитых и столько же раненых. Одновременно на углу Итальянской и Садовой улиц обнаружен труп убитого прапорщика лейб-гвардии Павловского полка с обнаженной шашкой в руке.

Во время беспорядков наблюдалось как общее явление крайне вызывающее отношение буйствовавших скопищ к воинским нарядам, в которые толпа в ответ на предложение разойтись бросала каменьями и комьями сколотого с улиц снега. При предварительной стрельбе войсками вверх толпа не только не рассеивалась, но подобные залпы встречала смехом. Лишь по применении стрельбы боевыми патронами в гущу толпы оказывалось возможным рассеивать скопища, участники коих, однако, в большинстве прятались во дворы ближайших домов и по прекращении стрельбы вновь выходили на улицу.

Слушательницы высших женских учебных заведений проникали в места, где были десятки раненых, оказывали им помощь и вели себя по отношению к чинам полиции, стремившимся их оттуда удалить, в высшей степени дерзко».

Тоже свидетельствуют и донесения Охранного отделения: «При рассеивании упорствующих демонстрантов, со стороны которых была неоднократно произведена в чинов полиции и войска выстрелы из револьверов, в 5 часов 20 минут у гостиного Двора, спешенным отрядом 9-го Запасного кавалерийского полка и взводом Лейб-гвардии Преображенского полка был открыт по толпе демонстрантов огонь».

В 16 часов дня произошёл инцидент в 4-м отряде учебной роты запасного батальона Лейб-гвардии Павловского полка, товарищи которой под командованием капитана Чистякова только что отличились на Невском проспекте. Пробравшиеся в казармы на Конюшенной площади неустановленные агитаторы, воспользовавшись отсутствием офицеров, сумели смутить несколько десятков человек, которые, забрав винтовки, толпой вышли на улицу, требуя прекратить кровопролитие. На Екатерининском канале эти солдаты вступили в перестрелку с конной полицией. В результате был убит один городовой и один ранен. Потом солдаты сами вернулись в казармы. Через некоторое время в казармы прибыл полковник А.Н. Экстен, который принялся стыдить солдат. Его речь произвела на них впечатление. При выходе из казарм, уже на улице, полковник Экстен был убит в спину неустановленным лицом. Прибывшие «преображенцы» окружили бунтовщиков и арестовали 19 из них, которых препроводили в Петропавловскую крепость.

Не смотря на инцидент в Павловском полку ситуация в городе 26 февраля в целом контролировалась правительством. Жёсткий отпор, данный войсковыми соединениями в центре Петрограда, а также известие о роспуске Думы, возымели своё действие. В рядах заговорщиков чувствовалось смущение. Вечером 26 февраля в доме Елисеева на Невском проспекте состоялось совещание А.Ф. Керенского с представителями левых думских фракций и революционных группировок. Керенский предложил обсудить вопрос «о наилучшем использовании в революционных целях возникших беспорядков и дальнейшем планомерном руководительстве таковыми».

Неожиданно для него участники совещания стали высказывать мнения, что революция не удалась и нужно заканчивать противостояние. В.Б. Станкевич вспоминал, что он вечером 26-го февраля «отправился в Таврический дворец.Я быстро получил пропуск и стал искать Керенского. Его я нашёл в просторном зале, где кроме него был только Чхеидзе, с поднятым воротником, оба в волнении. Чхеидзе всё время бегал из угла в угол. Я спросил кого-то из окружающих, где остальные члены Думы. Мне ответили, что разбежались, так как почувствовали, что дело плохо».

Для думских революционеров дело действительно могло закончиться плохо. В случае если бы 27 февраля правительство и войска проявили бы такую же твердость, революция была бы подавлена. Как Николай II умел подавлять революцию, и чем заканчивались для бунтовщиков военно-полевые суды Керенские и Чхеидзе хорошо помнили по 1906 году. Вот почему думские революционеры, словно мыши, разбегались из Таврического дворца!

Но именно в этот момент, по нашему мнению, происходит качественный поворот в февральских событиях. Организовав беспорядки в Петрограде, Керенский, Чхеидзе, а также их заграничные кураторы, пытались устроить в России именно революцию. То есть по классической формуле: провокация с «голодными» рабочими, расстрел «мирной» демонстрации правительственными войсками, вооружённое «восстание», захват мостов, банков, телефонных станций, арест правительства. Цель переворота была однозначной — свержение монархии и провозглашение республики. Керенский и его сподвижники, судя по всему, вообще не посвящали в свои планы старых подельников по Думе: Родзянко, Гучкова, Милюкова. Примечательно, что эти деятели в своих воспоминаниях весьма неохотно пишут о своей роли в Февральской революции. Всячески критикуя деятельность правительства и Хабалова, они обходят молчанием свою деятельность.

Для Прогрессивного блока события февраля 1917 г., действительно были неприятным сюрпризом. Как мы могли убедиться, не Государственная Дума руководила событиями с 23 по 26 февраля, не под думскими лозунгами происходили демонстрации и митинги. Они проходили под лозунгами левых партий, под лозунгами Керенского. Но к вечеру 26 февраля стало ясно, что революция Керенского потерпела поражение.Призывы «Долой Самодержавие!» не нашли поддержки ни в армии, ни в народе, а главное они не были политически осуществимы. Возвращение в Петроград Императора, или посылка им верных воинских частей восстановили бы порядок в столице. Это хорошо понимали заговорщики. Нужно было придать перевороту какие-то легальные формы. Для этого нужно было вернуться под лозунги Государственной Думы и выдвинуть на первую роль легального руководителя, пользующийся авторитетом в военной верхушке. Так, на политической сцене вновь оказался М.В. Родзянко с главным требованием Прогрессивного блока — «Ответственным министерством». Не вызывает сомнений, что Керенский и его левые соратники предполагали использовать это старое требование, лишь для направления революции в новое русло.

Вечером 26 февраля Родзянко встретился с Керенским и Чхеидзе в помещении Государственной думы. Станкевич пишет, что в тот момент, когда он наблюдал бегающего из угла в угол Чхеидзе и взволнованного Керенского, «Родзянко говорил по прямому проводу с фронтами». Таким образом, вечером 26 февраля 1917 г. переворот вступил в новую «легальную» стадию и главным действующим лицом, конечно, фиктивно, и конечно временно, становится М.В. Родзянко. Керенский был вынужден пойти на союз с Родзянко, так как без его участия генералитет не решился бы поддержать открытых революционеров. Со своей стороны, М.В. Родзянко и стоящие за ним члены Прогрессивного блока понимали, что настал час, когда они могут реально придти к власти. Для этого надо было убедить князя Голицына обратиться к Государю с просьбой об отставке, а затем добиться от него «призвания лица, которому может верить вся страна и поручить ему составить правительство». Не вызывает никаких сомнений, что таким лицом должен был быть сам Родзянко. Таким образом, 26 февраля 1917 г. Родзянко примыкает к революции и прикрывает её авторитетом Государственной думы. Причём позже в своих мемуарах Родзянко этого и не скрывал. «Конечно, — писал он, — можно было бы Государственной Думе отказаться от возглавления революции, но нельзя забывать создавшегося полного отсутствия власти и того, что при самоустранении Думы сразу наступила бы полная анархия, и Отечество погибло бы немедленно».

Начиная с 26 февраля Родзянко начал проявлять кипучую активность. Однако это была активность совсем иного рода, чем активность Керенского. Днём Родзянко бомбардировал звонками совершенно растерявшегося генерала Хабалова, спрашивая того «зачем кровь» и доказывая, что бомбы в войска кидают городовые. Родзянко также звонил генералу Беляеву, предлагая ему разгонять толпы при помощи пожарных. (Вещь технически невозможная в 1917 году).

Ближе к вечеру Родзянко прибыл к князю Голицыну и стал предлагать ему уйти в отставку самому. Голицын отказался и показал Родзянко папку с текстом указа о прерывании занятий Государственной думы. Но тотчас же предложил Родзянко встретиться с лидерами фракций, чтобы «столковаться». Так, правительство, постоянно демонстрируя свою слабость и свою нерешительность, укрепляла позиции мятежников.

Вечером Родзянко обзвонил руководство Ставки и командующих фронтами. Безусловно, он предложил им поддержать его план с ответственным министерством. Безусловно, также, что этот его план был поддержан тайно генералом Алексеевым и открыто командующими фронтами, что было выражено в их телеграммах. Для заговорщиков-генералов из Ставки вступление в игру Родзянко было огромным облегчением. Помогать революционеру Керенскому большинство из них в тот момент вовсе не собиралось, тем более устанавливать республику. Речь шла именно об ответственном министерстве и замене Николая II другим царём. Поэтому, когда вспыхнули события в Петрограде с их революционным лозунгами, большая часть генералитета Ставки была настроена к ним скорее скептически, чем положительно. Появление Родзянко меняло дело.

Но совершенно особую роль играл в военном заговоре генерал М.В. Алексеев. Участвуя в перевороте с самого своего начала, заманив Императора в Ставку, он выжидал того момента, когда он сможет сыграть свою главную партию. Безусловно, что он имел военно-политические амбиции самого высокого уровня. Алексеев действовал скрытно, даже от других сочувствующих генералов. После обмена первыми телеграммами между Родзянко и генералом Алексеевым, начинается их самовольная совместная работа по подготовке документов, касавшихся особой государственной важности. Эти документы были сугубой прерогативой Императора Николая II.

В ночь с 26 на 27 февраля генералитет Ставки активно включился в процесс свержения Императора Николая II с престола. А.Ф. Керенский, много лет спустя, после описываемых событий, утверждал: «русскую революцию сделали не революционные партии, а генералы». Керенский знал, что говорил.

26 февраля Государь в 10 часов утра был на Божественной литургии. А.А. Мордвинов вспоминал: «В воскресенье, 26 февраля утром, как всегда пешком, в сопровождении свиты Его Величество отправился в штабную церковь к обедне, и, как всегда, большая толпа собралась по сторонам прохода и на площади, чтобы посмотреть на царя. После церкви Государь пошёл на занятия в штаб, где оставался очень долго».

Все мысли Государя были вокруг событий в Петрограде. Видимо нервное напряжение было настолько сильно, что во время литургии у Николая II случился сердечный приступ. В письме Государыне 26 февраля он писал: «Сегодня утром во время службы я почувствовал мучительную боль в середине груди, продолжавшуюся ¼ часа. Я едва выстоял, и лоб мой покрылся каплями пота. Я не понимаю, что это было, потому что сердцебиения у меня не было, но потом оно появилось и прошло сразу, когда я встал на колени перед образом Пречистой Девы».

Во второй половине дня Государь получил телеграмму генерала С.С. Хабалова, которую тот послал на имя М.В. Алексеева, следующего содержания: «Доношу, что в течение второй половины 25 февраля толпы рабочих, собиравшихся на Знаменской площади и у Казанского собора, были неоднократно разгоняемы полицией и воинскими чинами. Около 17 часов у Гостиного двора демонстранты запели революционные песни и выкинули красные флаги с надписями: «Долой войну!» На предупреждение, что против них будет применено оружие, из толпы раздалось несколько револьверных выстрелов, одним из коих был ранен в голову рядовой 9-го запасного кавалерийского полка. Взвод драгун спешился и открыл огонь по толпе, причем убито трое и ранено десять человек. Толпа мгновенно рассеялась. Около 18 часов в наряд конных жандармов была брошена граната, от которой ранены один жандарм и лошадь. Вечер прошел относительно спокойно. 25 февраля бастовало двести сорок тысяч рабочих. Мною выпущено объявление, воспрещающее скопление народа на улицах и подтверждающее населению, что всякое проявление беспорядка будет подавляться силою оружия. Сегодня. 26 февраля с утра в городе спокойно».

Но к тому времени, Николай II уже знал, что беспорядки возобновились. Он понимал, что его приказ о подавлении мятежа не выполнен. Николай II понимал, что на Хабалова нет надежды.

В тот же день, в Петрограде 26 февраля, председатель Совета министров князь Голицын воспользовался правом данным ему Государем накануне отъезда и издал за его подписью указ о прерывании занятий Государственной Думы до апреля 1917 года. Как пишет Г.М. Катков: «Нет никаких указаний на то, что Голицын испрашивал у Государя разрешения, чтобы воспользоваться документом. Ответственность за это решение целиком лежит на Голицыне и на Совете министров».Решение о перерыве занятий Государственной думы было не только бесполезным, но и вредным шагом. Таким образом, князь давал руководителям Государственной думы прикрывать невыполнение указа Государя коллапсом законной власти. О решении распустить Думу Голицын телеграфировал Государю 27 февраля в 1 час 58 минут.

В 21 час 20 минут Николай II послал телеграмму № 11, которая была получена в Царском Селе 26-го февраля в 22 часа 08 минут. «Её Величеству. Любовь моя! Спасибо за телеграммы. Уеду, как только улажу все необходимые здесь вопросы. Сплю хорошо. Да благословит вас всех Господь. Ники».

Вечером 26 февраля прервал своё многодневное молчание М.В. Родзянко. В.Н. Воейков пишет, что 26-го февраля Император Николай II сообщил ему о телеграмме, полученной из Петрограда от Родзянко. Содержание телеграммы было следующее: «Положение серьёзное. В столице анархия. Правительство парализовано. Транспорт, продовольствие и топливо пришли в полное расстройство. Растёт общее недовольство. На улицах происходит беспорядочная стрельба. Части войск стреляют в друг друга. Необходимо немедленно поручить лицу, пользующемуся доверием, составить новое правительство. Медлить нельзя. Всякое промедление смерти подобно. Молю Бога, чтобы этот час ответственности не пал на Венценосца».

Телеграмма заканчивалась призывом: «Государь спасите Россию, ей грозит унижение и позор. Война при таких условиях не может быть победоносно окончена, так как брожение распространилось уже на армию, и грозит развиться, если безначалию и беспорядку власти не будет положен решительный конец. Государь, безотлагательно призовите лицо, которому может верить вся страна и поручите ему составить правительство, которому будет доверять всё население».

За полтора часа до того, как Родзянко отправил эту телеграмму Государю, сходную по смыслу телеграмму Родзянко отправил генералам М.В. Алексееву, А.А. Брусилову и Н.В. Рузскому. Родзянко при помощи этих телеграмм проверял лояльность генералов к перевороту.