24 февраля (9 марта) 1917 года
24 февраля, в пятницу, в Петрограде в забастовках приняло участие около 170 тысяч рабочих. Нарастающее рабочее движение не волновало ни правительство, ни Думу. Совет министров, заседавший в те дни, даже не нашёл нужным обсудить на своём заседании проблему рабочих выступлений. Министры считали, что это дело полиции, а не политиков.
Военные власти были озабочены проблемой каким образом довести до сведения населения, что хлеба в Петрограде достаточно. 24 февраля генерал С.С. Хабалов выпустил объявление, в котором извещал, что «недостатка хлеба в продаже не должно быть. Ржаная мука имеется в Петрограде в достаточном количестве. Подвоз этой муки идёт непрерывно».Хабалов принял депутации от мелких пекарен и мучных фабрикантов, которые говорили о проблемах хлебозаготовок. Генерал принял весьма близко к сердцу эту проблему и весь день ею занимался. Драгоценное время для подавления мятежа в самом его начале было упущено.
Дума также не дала рабочим выступлениям своей оценки. Лидеры думской оппозиции просто не знали, как реагировать на события, которые они не инициировали и которые они не контролировали. Ведь, ещё накануне этих событий, лидер Прогрессивного блока П.Н. Милюков вынужден был признать, что «Дума будет действовать словом и только словом». Прогрессивный блок не знал, присоединяться ли ему к рабочему движению или от него отмежеваться. По свидетельству прогрессиста С.П. Мансырёва блок волнениям особенного значения не придавал. 24-го февраля председатель Государственной думы М.В. Родзянко «утром объездил город, посетил Голицына и Беляева, которого просил организовать совещание для передачи продовольствия городу».
Таким образом, «народные избранники» столько раз заверявшие общество в своей готовности взять на себя всю полноту ответственности за судьбу России, перед лицом первых признаков надвигающейся революции, немедленно стушевались, робко оправдываясь, что события в Петрограде «не нарушают нормального хода жизни». Не Родзянко и Милюков первыми заговорили о свержении Самодержавной власти, не они стали глашатаями наступившей революции, а Керенский и его левые подельники.
К 11 часам утра на Невском проспекте образовалась громадная толпа, которая была рассеяна конной полицией. В течение дня на Невском проспекте появлялись толпы, их тоже приходилось разгонять нарядами полиции и конных частей. На Васильевском острове, образовавшаяся толпа до 5000 человек направилась к Среднему проспекту с пением: «Вставай, подымайся, рабочий народ»! В 18 час. собравшиеся у Петроградского Механического завода во время столкновения полиции с рабочими, были ранены двое полицейских, получившие.
Ни войска, ни полиция нигде не применяли оружие. На Знаменской площади полиция была атакована градом ледышек, под хохот казаков, которые бездействовали и кланялись толпе. Ещё вечером 23 февраля генералу Хабалову было доложено, что казаки во всех случаях бездействуют. Причём, объяснялось это бездействие отсутствием у казаков нагаек. Генерал Хабалов приказал отпустить из находящихся в его распоряжении сумм по 50 копеек на казака для заведения нагаек. Но дело было, конечно, не в них. Накануне беспорядков, казаки дали сектантскую клятву большевику Бонч-Бруевичу не «стрелять в народ». Они эту клятву и выполняли: «кланялись» толпе и подмигивали работницам.
24 февраля «мирное» требование «хлеба!» всё ещё главенствовало в требованиях толпы. Лишь иногда, пока робко и неуверенно появляются требования политические: «Долой войну, долой правительство»! Причина этого понятна: те, кто организовал беспорядки предпочитали до времени оставаться в тени. Оппозиция же считала выступления провокацией и ждала неминуемого подавления мятежа.
Первые известия о петроградских событиях дошли до Ставки вечером 24 февраля, весь день которого, судя по камер-фурьерскому журналу, прошёл в спокойном, размеренном ритме. Получив тревожные сведения о событиях в Петрограде, В.Н. Воейков стал настаивать, чтобы Государь скорее уехал из Ставки. Однако Николай II«на это возражал, что он должен пробыть дня три-четыре, и раньше вторника уезжать не хочет».Причины, по которым Император Николай II упорно не хотел уезжать из Ставки, сегодня не понятны. По всей вероятности, они были связаны с той целью приезда Царя в Ставку, какая была изложена ему М.В. Алексеевым. О том, что не всё было спокойно в Ставке сообщает и Д.Н. Дубенский, который пишет, что «уже с первых часов приезда туда Государя чувствовалась некоторая неуверенность в общей государственной жизни России».Об этом же свидетельствовал и полковник В.М. Пронин. Он вспоминал, что в Ставку из Петрограда 24 февраля «доходили слухи о могущих быть «крупных переменах наверху» и даже о «дворцовом перевороте».
24 февраля Государь разговаривал с Государыней по телефону из своего кабинета, и Государыня сообщила, что «толпы рабочих требовали хлеба, и было несколько столкновений с полицией, но всё это сравнительно быстро успокоилось».
