23 февраля (8 марта) 1917 года
23 февраля 1917 г. в 16 часов 10 минут начальник Могилёвского губернского жандармского управления полковник В.И. Еленский направил Директору департамента полиции следующую телеграмму: «Его Величество соизволил прибыть благополучно». На вокзале Могилёва Государя встречали: генерал-адъютант М.В. Алексеев, генерал-адъютант Н.И. Иванов, адмирал А.И. Русин, генерал от инфантерии В.Н. Клембовский, генерал-лейтенант П.К. Кондзеровский, генерал-лейтенант А.С. Лукомский, генерал-лейтенант В.Н. Егорьев, генерал от кавалерии А.А. Смагин, протопресвитер о. Георгий Шавельский, губернатор Могилёвской губернии Д.Г. Явленский. Встречавшие, по свидетельству В.Н. Воейкова, произвели на Государя впечатление людей, чем-то смущённых. Император отправился в штаб, где имел часовой разговор с генералом М.В. Алексеевым. Таким образом, судя по продолжительности, да и по дальнейшему распорядку дня, ничего серьёзного в разговоре Царя и Алексеева не обсуждалось. «Обычная жизнь Царской Ставки началась», — сообщает генерал Д.Н. Дубенский.Между тем, достаточная непродолжительность встреч Государя и Начальника штаба труднообъяснима. Ведь, Царь ехал в Ставку срочно и по какому-то важному безотлагательному делу, причём инициатором этой поездки был генерал Алексеев. Ставка встретила Государя отнюдь не радостно. Старшие чины Ставки открыто говорили: «Чего едет? Сидел бы лучше там! Так спокойно было, когда его тут не было».
22 февраля Государь Император Николай II отбыл из Царского Села в Ставку. В поезде он обнаружил письмо от Государыни, которое она заранее положила ему в дорогу. Императрицы писала: «Мой драгоценный! С тоской и глубокой тревогой я отпустила Тебя одного без нашего милого, нежного Бэби. Какое ужасное время мы теперь переживаем! — Еще тяжелее переносить его в разлуке — нельзя приласкать тебя, когда Ты выглядишь таким усталым, измученным. Бог послал тебе воистину страшно тяжелый крест. Мне так страстно хотелось бы помочь Тебе нести это бремя! Ты мужествен и терпелив — я всей душой чувствую и страдаю с тобой, гораздо больше, чем могу выразить словами. Что я могу сделать? Только молиться и молиться!».
Государь по прибытии в Могилёв выглядел встревоженным и напряжённым. Г. Шавельский вспоминал, что«в наружном его виде произошла значительная перемена. Он постарел, осунулся. Стало больше седых волос, больших морщин — лицо как-то сморщилось, точно подсохло».
Все последние приезды в Ставку Государя сопровождал Цесаревич Алексей Николаевич. В этот раз его из-за начавшейся болезни не было, и Император Николай IIзаписал в дневник: «Пусто показалось в доме без Алексея». Те же чувства в письме к Государыне: «Я представляю себе, что он [Алексей] спит в своей спальне. Все его маленькие вещи, фотографии и безделушки в образцовом и порядке в спальне и в комнате с круглым окном!».Словно чувствуя это настроение Отца, Наследник, несмотря на тяжело состояние, написал ему 23 февраля письмо: «Дорогой мой, милый Папà! Приезжай скорее. Спи хорошо. Не скучай. Пишу Тебе самостоятельно. Надеюсь, что кори у нас не будет и я скоро встану. Целую Тебя 10 000 000 раз. Будь Богом храним! А. Романов».
23 февраля письмо Супругу написала и Императрица Александра Феодоровна: «Мой Ангел, любовь моя! Ну, вот — у Ольги и Алексея корь. У Ольги все лицо покрыто сыпью, у Бэби больше во рту, и кашляет он сильно, и глаза болят. <…>Представляю себе Твое ужасное одиночество без милого Бэби — он просил телеграфировать Тебе».
С утра 23 февраля в Петрограде начались беспорядки. Однако Государыне никто о них не сообщил. Она узнала об этом вечером 23 февраля от Ю.А. Ден и Н.П. Саблина. На следующий день, 24 февраля, Императрица написала Государю в Ставку о том, что ей стало известно: «Вчера были беспорядки на Васильевском острове и на Невском. Бедняки брали приступом булочные. Они разнесли булочную Филиппова, и против них вызвали казаков. Все это я узнала неофициально».
Начавшаяся 23-го февраля в четверг забастовка текстильщиц Петрограда, в начале не вызвала обеспокоенности у властей. Забастовки стали носить тревожные характер тогда, когда стало ясно, что главная их цель нанести удар по объектам военной промышленности. Во второй половине дня прекратили работу военные заводы: Патронный, Снарядный цех морского ведомства, Орудийный, Завод «По Воздухоплаванию».
В феврале 1916 г. на ряде военных заводов было введено временное государственное управление, ограничившее права пользования частных владельцев заводов, так называемый секвестр. На Путиловских заводах было выработано новое правление. Его председателем стал флота генерал-лейтенант А.Н. Крылов. Начальником Путиловского завода был назначен член правления профессиональный артиллерист генерал-майор Н.Ф. Дроздов, подчинённый начальника ГАУ генерала А.А. Маниковского. В руках Маниковского были казённые заводы и частные военные заводы, в том числе и Путиловский.
18 февраля 1917 г. рабочие одного из цехов Путиловского завода потребовали 50% прибавки к зарплате. Когда директор завода отказался выполнять это требование, рабочие устроили сидячую забастовку. Дирекция пообещала сделать надбавку в 20%, но одновременно 21 февраля уволила рабочих бастующего цеха. Эта крайне неумная, с точки зрения интересов администрации, мера привела к распространению забастовки на другие цеха. 22 февраля администрация объявила о закрытии этих цехов на неопределённое время: 30 тыс. хорошо организованных рабочих, в большинстве высококвалифицированных, были выброшены на улицу.
Не вызывает сомнений, что действия администрации Путиловского завода способствовали успеху революции. Точно также не вызывает сомнений, что вся эта забастовка 23 февраля была тщательно спланирована. Как справедливо пишет Г.М. Катков «причины забастовок всё ещё совершенно темны. Невозможно было массовое движение такого масштаба и размаха без какой-то направляющей силы».В связи с этим, очевидно, что вся ситуация с забастовкой и увольнениями на Путиловском заводе не могла иметь место без того или иного участия генералов А.А. Маниковского и Н.Ф. Дроздова. Только они контролировали ситуацию на заводе, в том числе и революционные группы. Но Маниковский не мог действовать по своей инициативе, без руководящего политического центра. Этот центр был в лице А.Ф. Керенского. В.В. Кожинов прямо пишет, что «Маниковский был близким сподвижником Керенского». Не случайно, в октябре 1917 г. Керенский назначил Маниковского управляющим военным министерством.
Нельзя также не коснуться и роли председателя правления «Общества Путиловский заводов» А.И. Путилова. К февралю 1917 г. Путилов, кроме председателя правления вышеуказанного общества, являлся директором Московско-Казанской железной дороги, председателем русского общества «Сименс-Шуккерт» (ныне завод «Электросила»), председателем Русско-Балтийского судостроительного общества и председателем правления Русско-Азиатского банка. К 1917 г. этот банк имел 102 отделения в Империи и 17 за рубежом. Его капитал равнялся 629 млн. рублей. Между тем именно нечистоплотная деятельность Путилова, стала одной из главных причин, по которой на военных частных заводах было введено государственное управление. По этому поводу О.Р. Айрапетов пишет: «Принимая одной рукой значительные авансы в качестве заводчика, Путилов присваивал их другой рукой в качестве банкира». А.И. Путилов был членом масонской ложи и был тесным образом связан с Бродвейской группой, где его представителем был Дж. М. Г. Грант. Членом банковского консорциума являлся А.Л. Животовский, родной дядя Л.Б. Бронштейна (Троцкого) по материнской линии. После февральской революции А. И. Путилов активно способствовал финансовым потокам сначала в поддержку А.Ф. Керенского, а затем и большевиков.
В феврале 1917 г., за несколько дней до переворота, Петроградское охранное отделение сообщало, что в столице состоялось собрание, на котором присутствовало «40 высших членов финансового и промышленного мира». Собрание это проходило с участием представителей больших заграничных банков. «Финансисты и промышленники постановили почти единодушно, что в случае нового займа, они дадут деньги лишь народу, но откажут в этом нынешнему составу правительства».
Напомним, речь идёт о займах, которые европейские и американские банки давали Императорскому правительству для закупки вооружений. Следующий после февраля 1917 г. заём, так называемый «Заём Свободы», был предоставлен временному правительству банкирами США 14 мая 1917 г.
«Мирную» «голодную» демонстрацию нельзя было организовать без профессиональных руководителей. Ещё в 1912 году один из лидеров Бродвейской группы Герман Лёб призывал «посылать в Россию сотни наёмников-боевиков».
Нельзя сбрасывать со счётов и участие германской агентуры в организации беспорядков. Немцам не меньше, чем Бродвейской группе требовалось крушение России. Но очевидно, что одни немцы, при существовании мощной системы русской контрразведки, никогда бы не смогли бы организовать беспорядки такого масштаба.
Таким образом, можно констатировать, что события февраля 1917 г. были целенаправленной подрывной акцией, с целью свержения существующего строя, организованной группой лиц во главе с А.Ф. Керенским. Главной целью начавшихся беспорядков, было вывести на первые роли Керенского и придать ему образ вождя революции.
В своих воспоминаниях, Керенский умалчивает, что он делал в первые дни революции. Он хочет представить дело так, словно включился в политическую борьбу лишь 27 февраля. Хотя тут же многозначительно замечает: «Сцена для последнего акта спектакля была уже давно готова».Керенский с самых первых дней Февраля был в эпицентре событий, он «оказался в своей тарелке, носился, повсюду произносил речи, не различая дня от ночи, не спал, не ел».
23 февраля 1917 г. неожиданно, как для думской оппозиции, так и для правительства, свою игру начала партия Уолл-стрита. В этой игре ей активно помогала партия «раскольничьей» оппозиции во главе с А.И. Гучковым, действовавшим через Центральный военно-промышленный комитет. Сотрудничество Гучкова и Керенского в февральские дни не вызывает сомнений. 26-го февраля в доме 46 по Литейному проспекту Петрограда, где располагался ЦВПК, по разрешению А.И. Гучкова произошла встреча между «членами Государственной Думы Керенским и Скобелевым» руководителями социал-демократических рабочих ячеек на заводах и фабриках столицы.
Между тем, правительство и Дума не замечали ни организованных групп боевиков, атакующих военные заводы, ни жертв среди полицейских. К вечеру город обезлюдел, и полиция сообщала, что «усилиями чинов полиции и воинских нарядов порядок повсеместно в столице был восстановлен».Но это было лишь затишье.
Вечером 23 февраля Государь еще ничего не знал о беспорядках в столице. Он получил только телеграмму Императрицы о болезни детей и в 18 час. 44 мин. отправил в Царское Село телеграмму: «Её Величеству. Какая досада! Так надеялся, что они избегнут кори. Сердечнейший привет всем. Спи спокойно. Ники». Тогда же вечером Император написал письмо Императрице: «Сердечно благодарю за Твое дорогое письмо, которое Ты оставила в моем купе. Я с жадностью прочел его перед отходом ко сну. Мне стало хорошо от него в моем одиночестве после того, как мы два месяца пробыли вместе. Если я не мог слышать Твоего нежного голоса, то, по крайней мере, мог утешиться этими строками нежной любви».
